Но тут выяснилось, что все остальные подошли к делу куда основательнее — и Лизе стало от этого так неловко, что даже в краску бросило. Поразительно, но Амалия запаслась подарками для всех, даже для Маргариты, с которой была едва знакома, и для ее папы. Бабушке она, например, привезла старинный чугунный утюжок для кружев — в пол-Лизиной ладошки длиной и весь ажурный. Смурову был презентован толстенный каталог Амберхавенской Национальной галереи, в который он тут же и уткнулся, забыв обо всем на свете. Упомянутой Маргарите достался тонкий браслет из зеленоватого амберхавенского янтаря (Марго заахала — такого даже в Кенигсберге не водилось). А самой Лизе — скажите пожалуйста! — фарфоровая кукла в зеенландском национальном костюме. Кукла была очень хорошенькая, в беленьких кудряшках, деревянных башмачках, плоеном чепце и расшитой жилетке, но Лиза немного растерялась. Что с ней делать? Глазами смотреть и руками трогать? Играть? Старовата Лиза уже в куклы играть…
После куклы на Лизу обрушился целый водопад подарков — совсем не тех, каких она ждала, поэтому через час у нее от фальшивой улыбки заболели щеки. Все хотели как лучше, все хотели ее порадовать. Поэтому Филин подарил ей кучу записей классической музыки в хорошем исполнении. А Бабушка — фланелевую ночную рубашку с оборками и рюшами. А Маргарита — маленький альбом Рафаэля. А Инго — стопку дисков с полнометражными мультиками, после чего вручил еще и печального плюшевого белька — детеныша нерпы. «Это тебе от принцессы Биргит Зеенландской, — заявил он. — У них в гербе нерпа».
А Лиза сидела и думала: хоть кто-нибудь догадается, что она уже не маленькая девочка? Хоть кто-нибудь поймет, что ей уже пора дарить… что там дарят взрослым девушкам? Ну да, украшения и косметику. Не то чтобы косметика была Лизе так уж нужна, а украшения — тем более. Но она уже не младенец, которого нужно всячески образовывать и развлекать игрушками!
К тому же Лиза прекрасно понимала, что сравнивать свои подарки с чужими нельзя, некрасиво, но не могла не обратить внимания на то, что дарят Маргарите. Маргарите ведь дарили подарки для взрослой девушки. Филин, например, подарил ей красивую шкатулку, а Инго вообще отмочил невесть что.
Уже в самом конце церемонии раздачи он неловко полез в карман и вручил Марго мобильник. Вернее, не совсем мобильник — он был гораздо больше и увесистее обычного телефона, да еще с дисплеем десять на десять сантиметров, в серебристо-голубом корпусе, с какими-то синими и белыми камушками.
Маргарита даже рот приоткрыла.
— Он чего только не умеет, — смущенно объяснил Инго. — Специальный, для музыкантов.
— Как это? — пролепетала Маргарита.
— Например, у него есть такая функция — вводишь ноты, а прибор выдает тебе мелодию. Кроме того, встроенный синтезатор. За качество звучания мне ручались, что весьма приличное… — Инго потер нос. — Подарок от нас с Ильей Ильичом. Кстати, потом над этой штукой еще Амальгамссен потрудился. Словом, вот тебе инструкция, а если чего-то не поймешь, то мастер объяснит, когда ты у нас будешь. — И выдал Маргарите том размером с роман Диккенса.
Смуров окинул блестящие камушки — следы Амальгамссеновских трудов — взглядом знатока и слегка побледнел, из чего Лиза заключила, что это не стекляшки. Она уже сталкивалась с амальгамссеновской механической магией и знала, что многие изобретения мастера работают на изумрудах, рубинах и сапфирах. Иногда еще на бриллиантах.
Марго онемела и растерянно держала смартфон на ладони, как птичку. Бабушка прошептала «Мот и транжира», — чуть громче, чем следовало. А Лиза подумала — что же брат не сообразил вручить эту штуковину без свидетелей?
И тут Инго — как будто этого мало! — достал из кармана сверкающий синий кулон на тонкой серебряной цепочке и уже без лишних слов повесил его Марго на шею. Марго прижала кулон ладошкой, заалелась и потупилась, трепеща ресницами. Было видно, что ей неловко поднять глаза — а особенно на Бабушку.
Подарки, приготовленные самой Маргаритой, тоже поразили Лизино воображение. Маргарита не просто вязала — ее подарки оказались не какими-нибудь трогательно-корявыми и бесполезными штучками, что обычно получаются у вяжущих девочек, — нет, полновесными произведениями вязального искусства. Кружевной воротничок для Амалии, огромная сложносочиненная шаль для Бабушки («Подлизывается», — сердито подумала Лиза и прочитала именно это самое на Бабушкином лице), по свитеру для Филина и Смурова — волшебнику голубой, папе-музейщику — сдержанно-кофейный. Лизе достались развеселые полосатые гетры в радужную полоску («Что я — клоун?!» — мысленно возмутилась Лиза, хотя сама Маргарита, гуляя по Питеру, бесстрашно носила такие же гетры, и на ней они выглядели ничуть не по-клоунски).
Под конец Марго вручила Инго длиннейший шарф, в котором сочетались всевозможные оттенки зеленого.
— По всем правилам куртуазности, — негромко и отчетливо произнесла Бабушка, отчего Маргарита опять бурно покраснела и поспешно объявила, что для Левы и Кости у нее тоже кое-что заготовлено, но это кое-что она подарит им лично.
Лиза раздарила всем своих ангелков, теперь казавшихся ей жалкими и убогими, взрослые вежливо поахали, и Лизе захотелось провалиться сквозь паркет — прямо как есть, в куцем платье с тряпочной розой.
Потом взрослые некоторое время горячо спорили о политике — наверно, они без этого не могут. Смуров, с трудом оторвавшись от каталога, сначала чуть не повздорил с Амалией, но потом они объединенным фронтом выступили против Филина, а затем произошли еще какие-то рекогносцировки, но Лиза этих тонкостей не уловила. Самое обидное было то, что Марго вставляла в разговор какие-то дельные замечания, и ее слушали, а Лиза чувствовала себя маленькой и глупой и даже ушла в ванную поплакать и заодно посидеть без туфель, но ее отсутствия никто не заметил.
Когда она вернулась, то увидела, что Бабушка уже совсем обессилела и сидит над полной тарелкой, ни к чему так и не притронувшись, однако старается быть вежливой, поэтому улыбка у нее как приклеенная. Амалия на минутку перестала кокетничать с Филином, которого упорно называла Глауксом, и в сотый раз спросила, чем помочь. Лиза буркнула «ничем» и по лицу Филина поняла, что, во-первых, ведет себя неподобающе (ну и пожалуйста!), а во-вторых, что Филину тоже не до праздника. А Маргарита с обожанием смотрит на Инго, а Смуров недовольно на Маргариту и временами на Инго, а Инго, в свою очередь, не только на Маргариту, но и на Амалию, а Бабушка, когда поднимает веки, переводит суровый взгляд с Инго на Маргариту и с Амалии на Филина и обратно… ну их с этой путаницей!
Наконец, Бабушка сдалась на тихие уговоры Инго и пошла прилечь. Все почему-то оживились — неужели они ее боялись? — и затеяли игру в буриме, и тут Лизу постиг еще один ужасный позор, потому что слова ее никогда особенно не слушались, а уж чтобы стихи написать… да еще на рифмы, которые тебе кто-то сует под нос… да еще за считанные минуты! Инго с Маргаритой одновременно шепотом предложили Лизе сочинять строчки за нее, и это было еще обиднее, поэтому она вторично ушла в ванную и еще немножко там поплакала и надела на надоевшее платье свитер и переобулась в тапочки, а когда вернулась, этого опять никто не заметил, и Лиза устроилась в кресле, с нетерпением глядя на часы.
