Но пока я ничего не могла ему дать, кроме игры, и мучилась угрызениями совести.
– О чем задумалась, Славочка? – спросил Федор Сергеевич.
– Знаете, он ведь неплохо живет, – сказала я тихо. – Он бегает целыми днями. И с лошадью бегает, и так, сам играет, с другими собаками… Двор наш на конюшне охраняет и меня вот… На площадке занимается… В общем… На цепи он два года просидел, и знаете, хватит. В клетку я его не отдам. Пусть уж будет бездельником.
– Убедила, убедила, – вздохнула Катя, глядя на нас с сочувственной улыбкой. – Раз занимаешься с собакой – все в порядке. Немчики – они прекрасные няньки. И ты, я вижу, нянька ему отличная. Вот и берегите друг друга. – И Катя легонько щелкнула меня по носу. – Ну что, показать тебе наш питомник?
– Нет, Катюш, спасибо, – сказал Федор Сергеевич. – Славочка хотела показать Ричарду занятие… по задержанию… Пойдем мы.
– Ричарду?! – удивилась Катя.
– Пса Ричардом зовут. Отличник ОКД, можно сказать, пора к защитно-караульной переходить, только вот команды «фас» он у нас не слышит. Славочка и решила ему показать наших специалистов. – Федор Сергеевич улыбнулся, как бы извиняя детские фантазии.
– Ах вот что, – сказала Катя прохладно. – Хочешь мальчишек по дворам пугать?
– Нет, – ответила я. – Просто… ну надо, чтобы он все знал… А то он недоучка какой-то получается… Полуграмотный. А еще он же идет на реальную угрозу… Вроде как сам решает, кого валить… Но он же – собака, понимаете? А вдруг его кто-то испугается ужасно, а Ричард почует и решит, что человек замышляет недоброе… И укусит… А с собаками, знаете, никто не церемонится. Усыпят, и все. А я же – ребенок. Я его не смогу защитить. Никак. С детьми тоже не церемонятся, и слушать меня никто не станет… Так что пусть учится. Ученые собаки, они спокойнее гораздо и увереннее, и так выйдет, что всем хорошо – и Ричард никого не тяпнет случайно, и сам в безопасности будет… А злить я его не даю, не думайте.
– Наш человек! – просияла Катя.
– Ну так! – с гордостью взглянул на меня Федор Сергеевич. – Я бы кого попало в посаженые дочки не взял!
Глава 28
Увидев плац с полосой препятствий, я присвистнула.
Там были и привычные бумы, барьеры и платформы, но были и странные бревна, держащиеся на одной опоре, и высоченные бумы с длиннющими лестницами, и железные бочки, положенные в ряд, настоящие каменные стенки и домики с окнами без стекол, и много чего еще.
– Видал, Ричард?
Ричард водил жалом и пошевеливал ушами. По огромному полю там и сям бегали люди с собаками, и пес подобрался, готовый отражать атаки, если что.
У одного из домиков стоял самый обычный письменный стол, несколько нелепо выглядевший в чистом поле, к нему и повел нас Федор Сергеевич.
– Ах я, баран! – внезапно воскликнул он с досадой. – Ах я, старый дурак… Славочка, ты же тут замерзнешь совсем…
– Не стоит беспокоиться, – сказала я, стараясь не дрожать. Я была в свитере и легкой куртке – одежде, рассчитанной на то, чтобы двигаться, а не стоять столбом.
– Стóит, стóит… Что мне твои родители скажут, если я тебя простуженной верну? – Федор Сергеевич завертел головой, высматривая кого-то, и вдруг заорал командирским басом: – Нечипорук!!! Нечипорук!!!
К нам подбежал невысокий человек в ватнике, весь в конопушках и ушастый, как летучая мышь.
– Нечипорук, – виноватым голосом обратился к нему Федор Сергеевич, – я тут, видишь, дочуру в поле вытащил… А одеть ребенка потеплее мозгов не хватило… Нам бы тулуп, Нечипорук, а? Я бы не стал тебя затруднять и сам сбегал, только вот бегун из меня… Сам знаешь…
– Та не переживайте вы так, моментально будет вам тулуп, – сказал Нечипорук и умчался, трепеща ушами на ветру.
– А хорошо быть гражданским, Славочка, – мечтательно протянул Федор Сергеевич. – Веришь ли, так приятно пробовать на вкус обычную просьбу, а не приказ… Никак привыкнуть не могу…
Я улыбнулась и промолчала. Мне не хотелось его ни о чем расспрашивать. Наверное, все спрашивают, откуда у него этот шрам и еще всякое; надоело, должно быть. Разберусь со временем. Хотя пока что все было непонятно – вроде бы военный он, а питомник, где мы сейчас, вроде милицейский, как так? Говорил, что комиссовали… Это что же – уволили из армии и взяли в милицию? Собачьим учителем? Загадки… Ну ладно, сам расскажет, если захочет. Про дочку же рассказал…
Нечипорук притаранил не тулуп, а гигантских размеров ватник с капюшоном.
– Вот, пусть укутается, и ушки закрыты будут, не продует. Конечно, псинкой немного отдает, та я вижу, вам, панночка, оно привычное дело. – Он кивнул на Ричарда, застывшего, как часовой на посту. – И от еще, табуреточка брезентовая… В ногах правды нет. Сидайте, пожалуйста.
– Большое спасибо, – поблагодарила я, а Нечипорук кивнул и снова куда-то убежал.
– Гениальный проводник, – сказал о Нечипоруке Федор Сергеевич. – Сейчас посмотришь, как они с Фартом работать будут. Фарт, его пес, – метис немца и ротвейлера. Знатная собачка, далеко пойдет.
Я выглядывала из теплой, душноватой норы ватника, придерживая Ричарда за ошейник.
Травила в дресскостюме бежал, смешно помавая длинными рукавами, словно нелетучая испуганная птица пингвин, а собаки, в основном немецкие овчарки, срывались по команде следом, набрасывались на такого неповоротливого в тяжелом ватнике человека, валили его с ног или задерживали, грамотно заводя ему руку за спину.
Собак учили терпеть боль, не отпускать нарушителя и колотили по крупу петлей из резинового шланга. Учили и уклоняться от ударов, и перехватывать руку с оружием. Когда в одного из псов выстрелили из пистолета (холостым, разумеется, но и холостые больно обжигают) и пес с визгом откатился в сторону, Ричард сделал «скулящее лицо» и взглянул на меня вопросительно: мол, что это там происходит страшное?
– Ничего, Ричард, – сказала я, стараясь убедить и себя – ведь я любила своего пса, и мне жаль было отдавать его в такую «науку». – Это как бокс, понимаешь? Такой спорт, бывает, что и больно…
На поле вышел фигурант в совсем уж огромном ватнике – казалось, он едва тащил на себе этот доспех. Человек смешно, словно танцуя шаманский танец, размахивал руками, приседал и подпрыгивал.
На него спустили трех доберманов.
Змеевидное, холодное изящество этих животных, безупречно быстрая реакция, коварство и неукротимая ярость напомнили мне почему-то музыку композитора Хачатуряна.
Доберманы азартнее работают в группе – и без того нервные звери, холерики, они словно еще больше заводятся друг от друга.
Наблюдая этот «танец с саблями», я вдруг вспомнила давний солнечный день в деревне – три совсем маленьких щенка волкодава стащили с крыльца моего плюшевого медведя, стали трепать и рвать его. Я было бросилась спасать игрушку, но остановилась так же, как сейчас, завороженная этой жутковатой красотой – маленькие зверушки с их игрушечной яростью обещали вырасти в больших и грозных псов.
