Геля почувствовала себя гораздо лучше и совсем перестала трусить.
— Ну хорошо. Теперь, когда мы все успокоились, ты, Глаша, можешь отправляться домой, а мы с Полей войдем в клетку со львами. Готова, дорогая? — Ольга Афиногеновна протянула девочке руку. Ладонь у Ливановой была совсем не холодная, как ожидала Геля, а сухая, горячая и крепкая. Это тоже успокаивало, и новоиспеченная гимназистка отважно кивнула:
— Готова.
Вот к чему Геля оказалась не готова — так это к тому, что в классе будут лишь девочки. То есть она, конечно, знала, что гимназия женская, но все-таки это было ужасно странно — ни одного самого завалящего мальчишки, только девочки, на первый взгляд все одинаковые, как инкубаторские, — унылая гимназическая форма, темные ленты в гладко причесанных волосах, все скучное, тусклое, просто умереть-уснуть.
Еще ее поразила тишина.
Когда они с Ливановой вошли в класс, две дюжины гимназисток разом бесшумно встали — а в Гелином лицее общий подъем сопровождался обычно диким грохотом.
Ольга Афиногеновна извинилась перед бородатым мужчиной в синем мундире, стоявшим у доски (доска была самая обыкновенная, точь-в-точь как Геля привыкла), и обратилась к ученицам:
— Дорогие мои, сегодня к нам вернулась Поля Рындина. К сожалению, она еще не вполне оправилась после болезни, поэтому прошу вас пока не донимать ее пустыми разговорами. Надеюсь, вы радушно примете вашу подругу и поможете ей своим участием.
С этими словами Ливанова указала Геле на свободное место в третьем ряду и покинула класс. Девочки снова бесшумно встали — как стая призраков, а Гелю охватил страх. Она ни за что так не сумеет! Обязательно сейчас что-нибудь уронит или грохнет тяжеленной крышкой парты!
Обошлось. Геля удачно приземлилась, то есть села на свое место, и, стараясь не шуметь, достала из ранца чистую тетрадь и пенал. Писали здесь не шариковыми ручками и не гелевыми, а вовсе даже перьевыми. То еще испытание! Геля вечером немножко потренировалась — получалось пока не очень. Перья царапали бумагу, оставляли кляксы, а вместо букв выходили какие-то жуткие кракозябры (а ведь она так гордилась своим аккуратным почерком!).
Урок только начался, и учитель проводил перекличку. Геля напряженно вслушивалась, запоминая имена и фамилии своих теперешних одноклассниц, — что бы там ни говорила Ливанова, а девочки есть девочки. Если Геля только заикнется о своей «амнезии», ее не оставят в покое. Станут расспрашивать, вынюхивать, подлавливать и, в конце концов, докопаются до всего — даже до Люсинды с алмазом. Нет уж, спасибо.
Рядом с ней сидела хорошенькая кудрявая девочка — Сашенька Выгодская. Видимо, с Полей они были подругами — Сашенька встретила ее радостной улыбкой и, улучив момент, шепнула:
— Полечка, как же хорошо, что вы вернулись!
Геле она тоже понравилась, только, к сожалению, подруги ей сейчас были ну совсем не кстати. Придется, наверное, воспользоваться шутливым советом Ливановой всерьез — ныть и жаловаться, пока все от нее не отстанут. Что поделаешь, постоянное притворство — суровая участь всех секретных агентов.
И секретный агент Геля Фандорина, она же Поля Рындина, она же потомок проклятого Тео, сосредоточилась на своей секретной миссии — в гимназию она вернулась, как велела Люсинда, теперь надо все здесь изучить и ждать дальнейших указаний Феи.
Уроки начинались в девять утра, каждый шел не сорок пять минут, как в Гелином лицее, а пятьдесят. В полдень — большая перемена, целый час. Обычно девочки уходили в гимназический садик, а если была плохая погда, взявшись под руки, бродили по рекреации и шушукались.
Все-таки без мальчишек было тихо. Слишком тихо. Никто не бегал, не дрался, не шумел, и Геля была вынуждена признать, что мальчишки не такие уж бесполезные существа. С ними все же повеселее.
У здешних девочек было любимое словцо — «развиваться». Все бурно развивались и очень много читали — надо думать, без интернета и телека иначе с тоски подохнешь. Из-за этих дурацких книжек в первый же день Геля чуть не влипла.
Сашенька Выгодская, которая взялась ее опекать, оказалась бойкой, разговорчивой и очень начитанной девочкой, вечно затевающей споры (она и похожа была на фокстерьера — маленького, но грозного бойца).
— …раньше я читала Тургенева, Гончарова, там, по-моему, не вполне раскрывается жизнь, — взахлеб тараторила Сашенька, повиснув у Гели на локте, — вот у Достоевского, у Толстого, особенно в «Анне Карениной», описана жизнь со всеми ее хорошими и плохими сторонами! Я больше обращаю внимания на темные стороны, но, разобравшись, много найдешь и хорошего, светлого…
— Анна Каренина — дурная женщина, а ваш Толстой пишет вредные книжки, мне мама говорила, — вмешалась крупная и чувствительная Лида Воронова, немного похожая на нервную корову, — я вот прочла у доктора Мёбиуса, что женщине пристало быть здоровой и глупой. Она должна заботиться о детях, а в остальном подчиняться мужчине. Женщина должна быть доброй матерью и верною женой, а не то что эта ваша Каренина…
— Какая же вы все-таки косная и неразвитая, — с досадой бросила Сашенька и обернулась к Геле: — Ведь правда? А ваша какая любимая книга?
— «Гарри Поттер», — неосторожно ответила Геля, сбитая с толку всеми этими Мёбиусами и Достоевскими.
— Никогда не слышала, — озадаченно проговорила Лида.
— Да потому, что вы здоровы и глупы! — припечатала ее Сашенька. — Это английская книга, да, Поля? Я знаю, что ваш папа любит все английское и сам занимался с вами этим языком! О чем же она, расскажите!
— Ну… — Геля подумала, что, может, и выкрутится. — Эта книга об одном мальчике, сироте… Сначала он не знал, кто его родители…
— Сиротка? Обожаю про сироток! Точно как у Чарской! — вскричала Лида.
— Чарская — страшная пошлость. Поля ни за что не стала бы читать такое! — убежденно сказала Сашенька. — Наверное, «Гарри Поттер» — это книга Диккенса. Он тоже пишет про сирот, но куда лучше, чем ваша глупая Чарская, так ведь, Поля?
— Да, — кивнула Геля и, чтобы не сморозить еще что-нибудь не то, позорно покинула поле боя. — Простите, у меня ужасно разболелась голова…
Но, кроме нечеловеческой начитанности, старинные девочки ничем не отличались от нормальных — так же хихикали, сплетничали, вели глупые дневнички (только не в интернете, а в хорошеньких альбомах), и Геля довольно быстро освоилась в классе.
Гимназия Ливановой считалась элитной: плату за обучение брали большую, но и преподавание велось на самом высоком уровне. Гимназистки в четвертом классе изучали алгебру, геометрию, историю, географию, грамматику славянского языка. Особое внимание уделялось иностранным языкам. Непривычными предметами для лицеистки XXI века были, пожалуй, закон божий и танцы вместо физкультуры.
Закон божий оказался совсем легким, похожим на урок русской литературы, — надо было читать, а потом рассказывать, что ты понял, или учить наизусть стихи — только религиозные, конечно.
