— Голубчик, ты уверена, что готова вернуться в гимназию? Может быть, стоит все же подождать до будущего года?
— Нет, пожалуйста! — воскликнула Геля, похолодев от страха. Люсинда же ясно сказала, что приступить к выполнению задания она сможет, лишь когда вернется в гимназию!
— Базиль, да ведь это очень обидно — вместо шести недель учиться лишний год. Позволь Поле хотя бы попробовать держать экзамены, тем более что и Эвальд Христианович советует, — заступилась за нее Аглая Тихоновна.
— Но справится ли она? После того несчастья ее подводит память, и я боюсь…
— Не выдержит с классом — пойдет на переэкзаменовку осенью, — безмятежно сказала Аглая Тихоновна. — Переэкзаменовку, кстати, придумали не для лентяев и оболтусов, а вот как раз для таких случаев — чтобы человек, отставший по болезни или по другой уважительной причине, получил возможность нагнать своих. Пусть попробует. Базиль, милый, позволь ей.
— Попытка — не пытка, — кивнула Аннушка, а Геля умоляюще посмотрела на Василия Савельевича:
— Папочка, пожалуйста!
— Хорошо, — со вздохом согласился доктор, — пусть попробует.
Глава 14
И следующим утром Геля облачилась в неприглядную гимназическую форму — коричневое платье, ужасно длинное, ниже колена, и черный фартук с прямым нагрудником и бретельками без всяких крылышек — ну просто не девочка, а катафалк! — подхватила тяжелый ранец телячьей кожи (мехом наружу, мохнатенький), и Аглая Тихоновна отвезла ее в гимназию.
Частная женская гимназия имени Варвары Ливановой находилась неподалеку — на Чистопрудном.
Премилый ампирный особняк выходил оградкой прямо на бульвар. Во дворе был разбит небольшой сад, а высокие окна, убранные белыми гардинами, придавали особнячку гостеприимный вид.
Рослый швейцар в роскошных бакенбардах взялся за тяжелое медное кольцо входной двери, распахнул ее перед Гелей и Аглаей Тихоновной.
У Гели слегка вспотели ладони, но пока, на самом деле, было не очень страшно, а почти совсем как в ее родном лицее — и секьюрити на входе (ну, пусть швейцар, какая разница), и вешалки для верхней одежды с надписями — III кл., V кл., и две женщины в полосатых платьях, принимающие у девочек пальто и шляпы.
По широкой, как в кошмарном сне, лестнице поднялись на второй этаж, прошли громадный рекреационный зал (похоже, особнячок изнутри был больше, чем снаружи), остановились у последней в ряду двери.
Аглая Тихоновна постучала, и приглушенный голос пригласил их войти.
Они оказались в строгом кабинете — никаких дамских финтифлюшек, письменный стол, шкафчик для бумаг, подставка для свернутых рулонами карт и учебных пособий. На стене — портрет бородатого дядьки. Судя по партикулярному платью и неприятному выражению лица — какого-то русского классика.
Дама, непринужденно сидевшая на широком подоконнике и курившая папиросу, поднялась им навстречу, воскликнула: «Глаша!» — и обняла Аглаю Тихоновну.
Аглая Тихоновна воскликнула: «Леля!» и тоже обняла даму.
Пока они обнимались, Геля украдкой разглядывала хозяйку кабинета. Вот уж с чьим тотемным зверем проблем не было. То есть не совсем зверем, но все равно. Девочка сразу окрестила ее Блистательной Селедкой.
Нет, ничего скользкого и противного в ней не было, даже наоборот. Геля видела ролик в интернете про миграцию косяков сельди к берегам Норвегии — вот именно на такую стремительную, серебристую, сильную рыбу дама и была похожа.
Вся она словно отливала блеском серебра и стали — насмешливые серо-стальные глаза, серебристо-седые волосы, горбоносое, решительное лицо, круглые очки в стальной оправе. «И характер, наверное, стальной», — с боязливым уважением подумала девочка. Но тут дама перехватила ее взгляд и улыбнулась краешком губ. Улыбка была хорошей, нисколько не стальной, а, наоборот, очень доброй.
— Здравствуй, Поля, — сказала дама, но обниматься, к счастью, не полезла, а то ведь некоторые взрослые так и норовят хватать руками совершенно незнакомых детей, как будто это может кому-то понравиться.
Девочка вежливо улыбнулась и сделала книксен (в кино видела, про гимназисток).
Но Аглае Тихоновне это не особенно понравилось — вид у нее сделался совсем несчастный.
— Ничего страшного, Глаша. Вот увидишь, она все вспомнит. — Дама сжала руку Аглаи Тихоновны, затем обратилась к Геле: — Твоя мама рассказала мне, что после несчастного случая ты позабыла некоторые вещи. Не беспокойся, мы все устроим наилучшим образом. А пока давай знакомиться заново. Меня зовут Ольга Афиногеновна Ливанова, гимназия принадлежит мне, и я же являюсь ее директором. Мы с твоей мамой давние подруги — вместе учились в Питере, на бестужевских курсах. С занятиями мы поступим так — я предупредила педагогов, чтобы на первых порах тебя не спрашивали, если ты сама не вызовешься отвечать. А сегодня я отведу тебя в класс и скажу девочкам, что ты не совсем здорова и не стоит пока тебе досаждать…
— Может, не надо ничего такого говорить девочкам? — робко возразила Геля. — А то ведь выйдет ровно наоборот. Все начнут приставать, расспрашивать, что со мной случилось…
— А ты почаще жалуйся на головную боль, — с мягкой насмешкой посоветовала Ливанова. — Нытиков никто не любит, и от тебя быстро отстанут.
Геля хихикнула. Аглая Тихоновна тоже негромко рассмеялась, а Ливанова рассмеялась очень даже громко. Смех у нее тоже был серебристый и ужасно заразительный.
— Все же ты, Леля, невероятная хохотушка, — отсмеявшись, вздохнула Аглая Тихоновна. — И как только умудряешься строгость изображать при девицах да при инспекциях?
— Ох непросто это, Глаша, ты бы только знала. — Ливанова сняла очки, взглянула на стекла и стала протирать их крошечным батистовым платком. — Бывало, хожу полдня с постной миной, потом распугаю всех, запрусь в кабинете и хохочу. Такие они смешные, сил нет. Только ты уж, Поля, пожалуйста, не выдавай меня. — Ольга Афиногеновна водрузила очки обратно на нос и выжидательно взглянула на нее поверх стекол.
— Ни за что на свете. — Геля пообещала искренне, но женщины снова рассмеялись.
Девочка ничуть не обиделась. Во-первых, Ольга Афиногеновна ей понравилась, а во-вторых, — да она и подумать не могла, что такая солидная особа может так несолидно себя вести. Директор гимназии — это ведь все равно, что директор лицея или школы. Высшая сила, ведающая судьбами учеников и учителей. Двоечники и хулиганы видят его в кошмарных снах, да и отличники побаиваются.
А тут — нате вам, выходит, никакое не божество с Олимпа, а живой человек, и довольно симпатичный к тому же.
