Глава вторая
Пельмень сам встретил Кибирова в аэропорту, не доверяя парням из охраны. Слишком важный был гость. Сука, конечно, позорная. В другой ситуации Пельмень своими бы руками придушил этого надутого политика, но сейчас от Кибирова зависело многое. В конечном счете и само существование, и дальнейшая деятельность Пельменя в Питере находились сейчас в руках Анастаса Владленовича, бывшего обкомовского работника, теперь – депутата Государственной думы, на демократической, черт бы ее подрал, платформе…
Виктор Сергеевич Плотников, сорокалетний крупный мужчина, обладающий очень представительной внешностью, всегда отлично одевающийся, любящий хорошо погулять и хорошо покушать, более известный в Петербурге под кличкой Пельмень, очень не любил политиков. Любых. За то, что, по его мнению, они только и могли делать, что загребать жар чужими руками. Ладно бы чужими, а то ведь его, Пельменя, руками таскают в последнее время каштаны из огня. Ишь ты, повадились… То один, то другой… Правда, крышу такую ему дают – не то что менты, а и ФСБ зубы обломать может. Хотя пока Господь миловал, с ФСБ Пельмень еще не конфликтовал и надеялся, что до этого дело не дойдет. Но опять-таки официальный статус, неприкосновенность, разрешение на ношение оружия, все чин чинарем – это ведь сильно облегчает работу. Так что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пусть этот Кибиров думает, что он главный, пусть, до поры до времени. А там поглядим, кто чего стоит и кто чего получит…
Пельмень успокаивал себя подобными мыслями, в душе зная, что получит-то больше при любом раскладе Кибиров или кто-то ему подобный. А он, Пельмень, несмотря на всю свою мощь и авторитет, всего лишь шестерка в их игре. Ладно, пусть не шестерка, но и не туз, и даже не король. Так, валет какой-нибудь… Тузы с королями у них по военным министерствам рассажены, суки позорные…
Рядом с Пельменем стояли Васек и Беда – машины, а не люди, как считал сам Пельмень. Оба молчаливые, исполнительные, верные. Хотя насчет верности, конечно, ничего определенного ни про кого сказать в наше время нельзя. Просто Пельмень платил больше других и, в случае измены, наказывал строже. И быстрей. Тут же, если прознает, что ссучился пацан, на дно его, благо в области озер много, в глухомани, где никто и искать не станет. Или – наоборот, в центре города устроит показательную казнь, чтобы другим неповадно было… Ну, да это дело обычное. А Ваську с Бедой он все-таки доверял больше, чем всей остальной своей гвардии.
Сейчас они выглядели вполне прилично, костюмы хорошие, не дерьмо какое-нибудь из занюханного бутика, настоящие, английские. Еще бы, высокого политика встречают…
Чуть сзади толкалась какая-то шелупонь из мэрии. Они, идиоты, думают, что это они Кибирова встречают, что это он к ним прилетел… Как же, кому они нужны, сявки пиджачные, из-за тысячи баксов готовые задницы лизать любому…
Кибиров узнал Пельменя, кивнул ему – мол, сейчас с этими уродами переговорю, по протоколу, мол, положено, и, пройдя мимо Плотникова и его бойцов, принялся здороваться, пожимать руки расплывающимся в медовых улыбках розовощеким клеркам, советникам, пресс-атташе и остальной шушере.
Охранники Анастаса, как понял Пельмень, были ребятами грамотными. Они заметили легкий кивок шефа и не стали оттирать Плотникова с пацанами от толкучки, возникшей вокруг Кибирова, а когда наконец все потные ладошки были пожаты и все пустые слова приветствия произнесены, и Пельмень шагнул к прилетевшему депутату, они расступились и без вопросов пропустили незнакомого им прежде встречающего. «Понимают парни, кто есть кто, – с удовольствием отметил Плотников. – Хорошая школа у них…»
Кибиров снова кивнул Пельменю, на этот раз уже отчетливо, с улыбочкой, не таясь. Шушера в одинаковых костюмчиках засуетилась, зашевелилась, возобновила якобы деловые разговоры, демонстрируя предельную занятость, – даже, мол, в аэропорту не расслабиться, не уйти от государственных дел. Так, жужжа между собой, они и расселись по своим ведомственным автомобильчикам, а Кибиров с охраной, Пельмень, Васек и Беда подошли к двум черным «шестисотым» – в одном поместились Плотников и депутат, Беда и один из московских ребят, во втором, соответственно, Васек со столичным коллегой и один из окружения, которого Кибиров небрежно позвал взмахом руки. За черными «мерсами» шли по Московскому шоссе два джипа, кавалькада пронеслась по городу, угодив в «зеленую волну», и через двадцать минут была уже на Петроградской. Машины, притормозив, свернули на улицу Чапыгина и остановились, не доехав пятидесяти метров до телецентра. Через дорогу в одном из старинных добротных питерских домов два этажа занимал офис Пельменя, где и должна была состояться торжественная встреча московского гостя, встреча, одновременно являющаяся и деловым совещанием, и для кого-то – знакомством, обещавшая перейти к вечеру в хороший, настоящий мужской отдых.
Глава третья
Андрей шел по набережной, засунув руки в карманы пальто и спрятав подбородок в поднятый воротник. Погода была такой же, как и в день его ареста, но тогда ему не было холодно. Сейчас же Андрея, как только он оказался на улице, стала колотить крупная дрожь. «Укатали сивку крутые горки», – подумал он. Несколько месяцев в «Крестах» явно не пошли ему на пользу. Несмотря на то, что он был человеком авторитетным и мог бы, как ему казалось, рассчитывать на помощь извне и создание более или менее приемлемых условий в тюрьме, не было ни помощи, ни условий. Сама жизнь его каждый день находилась под угрозой, не до жиру, как говорится…
Андрея никто не встретил, никто, кажется, не был в курсе того, что его неожиданно освободили под подписку о невыезде. Изменили, так сказать, меру пресечения.
Телефона у него с собой не было. Не было и денег. Менты высыпали ему какую-то мелочь, хотя в момент задержания были у него и телефон, и деньги, и много чего еще… Болели ребра, хорошо хоть не сломанные за время последних четырех бесед в кабинете следователя, где сидели какие-то серьезные дядьки и вопросы задавали… Если бы не навыки Андрея и не привычка держать удар, повреждения после их вопросов были бы гораздо значительней. Болели почки, печень, ныл затылок – впрочем, к этому Андрей уже успел привыкнуть. После того удара омоновским прикладом боль в затылке, сначала изматывавшая его и лишавшая единственной радости – короткого ночного сна, стала обычной, каждодневной, естественной вещью, такой же, как затхлый, влажный воздух камеры, в котором туберкулезным палочкам размножаться было в радость и они проделывали это с удивительной быстротой.
Тело отзывалось болью на каждый шаг, но, несмотря на это, Андрей решил идти домой пешком. Морось из невидимых, микроскопических капель дождя садилась на непокрытую голову, и это неожиданно понравилось ему. В этот момент он не почувствовал себя ни тем Андреем по кличке Крепкий, который всего пару месяцев назад «держал» половину этого города в своих руках и командовал целой армией боевиков, способных выполнить любое задание, настоящих профессионалов, ни тем удачливым и рисковым бизнесменом, который скупал недвижимость и владел таким ее количеством, что даже в голове не держал все эти коттеджи, дома, квартиры, – этим занимались другие, специальные люди, а он осуществлял только разработку стратегических задач, общее руководство.
