– Ты видела этого быка?
– Которому ты деньги отдавал?
– Да.
– Ну видела. Обычный бандит. Таких сотни. Ничего страшного. А что, Витя, что это за люди? Серьезные какие-нибудь?
– Да какие, на фиг, серьезные?! Этот Юра, он не может быть с серьезными людьми связан. Нанял какого-нибудь гопника дворового. Не знаю уж, сколько он ему посулил. Две штуки-то они с меня сняли, сволочи… А я вообще сейчас сижу без копейки, жду этого долбаного гонорара…
В гонорар, о котором столько сегодня было говорено, Мухин уже и сам поверил. Сценарий он действительно отправил в Москву полгода назад в минуты просветления, пришедшие после очередного отравления, когда он, перепив дешевой водки, лежал три дня, блевал и готовился отойти в мир иной, и, как назло, никого из знакомых, из тех, кто мог реально помочь, прийти, супику сварить слабенького, пивка принести, а лучше, водочки… Она, конечно, сначала-то не пойдет, но потом очень быстро снимает неприятные ощущения. Главное, вначале себя перебороть, заставить выпить первую рюмку, потом сразу полегчает… Так вот, никого не было, он умирал, дрожал, валялся трое суток без сна, а когда забывался, то проваливался в какой-то такой кошмар, что легче было не спать…
Потом полегчало. Вернулось, казалось, вдвое ослабленное зрение, осталась только изматывающая дрожь в пальцах. Мухин с трудом пил чай, обжигаясь и проливая его на кухонный стол и не чувствуя вкуса, но вливал в себя сладкую жидкость, чтобы хоть как-то вбить, вдавить в организм немного глюкозы, съеденной алкоголем, чтобы, может быть, ушли эти дикие ночные кошмары… Рот казался набитым стекловатой, язык царапался о гортань, но на пятый день он уже мог более-менее уверенно передвигаться, выходить на улицу, потея, покупать сигареты и сок, томатный сок, на который стрельнул двадцатку у соседей. От алкоголя он мужественно воздержался, хотя мужественность была наигранной. Он физически не мог сейчас пить ничего крепче томатного сока. Другое дело, если бы в компании, а так, один на один с бутылкой, – не сдюжить…
На шестой день его осенила мысль, что можно быстро заработать денег. И не только денег. Еще и славу кое-какую… Не помешает.
Он никогда не писал сценариев. Однако ему казалось, что для него, Мухина, отработавшего как минимум на десяти картинах (сначала рабочим, таскавшим тележки с мебелью и съемочной техникой, потом сразу перескочившего в помощники режиссера – по площадке, по артистам – должность собачья, мальчик на побегушках, а звучит как – «помреж»!), это будет не сложно. А что такого? Он знает кухню съемочной площадки («и не только кухню, но и гостиную, и спальни», – усмехаясь, про себя говорил он), так что для него не составит труда навалять добротный сценарий и «впарить» его какому-нибудь объединению, ассоциации, кинопродюсерскому центру…
И, засев за обшарпанный письменный стол, Мухин неделю стучал на портативной машинке, курил, подходил к окну, наблюдая за прохожими и машинами, снова садился за стол и писал… Он занял у других соседей еще двадцатку, купил риса, хлеба и на этой растительной здоровой пище все-таки осилил сценарий. Как он и предполагал, дело было на самом деле плевое. Неделя работы, а результат – блеск.
«Гуляй, рванина» – называлось произведение, и было там все: любовь, порнуха, бандиты, доллары, КГБ-ФСК, – а в конце все умирали, и хорошие и плохие… Очень модно сейчас было писать так, чтобы не было хэппи-энда.
Потом тоже все было неплохо. Имея на руках сценарий, Мухин начал обзванивать знакомых и предлагать, предлагать, предлагать его – теперь он был не просто милый Витенька Мухин, помреж того-то и того-то, работавший там-то и там-то, теперь он был еще и сценарист.
Правда, когда друзья читали напечатанные на пятидесяти листах бумаги через два интервала строчки, они не выражали явного восторга, хмыкали, мычали, качали головами и говорили что-то вроде «Ну что же… вполне, вполне… Ничего, ничего…»
Он уговорил знакомую секретаршу набрать сценарий на компьютере, подредактировал его, увеличив шрифт, чтобы объем вышел побольше и манускрипт выглядел повнушительней, распечатал несколько копий и, раздав три штуки читать питерским знакомым, три отправил с оказией в Москву, попросив не затягивать, а сразу отдать в руки режиссерам… Он назвал несколько фамилий тех, с которыми когда-то где-то выпивал, и надеялся, что его еще помнят.
Теперь же, вследствие тяжелых душевных потрясений, ему казалось, что сценарий его уже купили и вот-вот пришлют аванс. Это, конечно, могло произойти, но Мухин предвосхищал события, уговаривая и успокаивая себя, – мол, задел-то есть, не под пустое место деньги занимаю…
После второй бутылки коньяка они поехали к Асе домой. Мухин совсем разрезвился, как с ним обычно бывало в присутствии женщин и при достаточном количестве выпивки. А до выпивки и Ася была большая охотница. Во всяком случае, дома у нее всегда, что называется, «было», да еще и по пути Мухин настоял, чтобы взяли на всякий случай коньячку…
Ася была в своем репертуаре, который Мухин уже знал очень хорошо. И многие на студии знали… Когда она переходила определенную грань, выпивала чуть больше нормы, ее начинало нести, и независимо от места, в котором Ася находилась в данную минуту, она принималась вести себя очень уж раскрепощенно… Многие и дома-то смущались, особенно когда компания была большая. Вдвоем-то, втроем-вчетвером это вообще было нормой.
Ася, еще не войдя в комнату, стащила с себя платье, путаясь в нем и едва не грохнувшись на пол. Оставшись в красных трусиках и лифчике, Ася побежала к столу в гостиной, вывалила рядом с ним на пол содержимое пакета, наполненного по дороге домой в ближайшем супермаркете, и крикнула Мухину:
– Эй, Витька, мать твою, давай ухаживай за дамой!
Когда Мухин вошел в комнату со стаканами в руках, – он бывал здесь несколько раз и хорошо знал, где что лежит, где рюмки, вилки, ложки и прочее и прочее, – Ася уже развалилась на диване, недвусмысленно раскинув ноги в стороны.
Он «ухаживал» за ней, потом они пили, потом Мухин снова «ухаживал» и снова пили… Мухин чувствовал не сказать чтобы душевный, но телесный подъем. Да и на душе, собственно говоря, полегчало. Утренний стресс сошел на нет, и ему было легко. Все дальнейшее казалось залитым розово-голубыми красками, переходящими в золотой блеск. Он был так усерден, что впервые в жизни ему удалось удовлетворить пожилого продюсера. Раньше у Мухина это не получалось. Ася с каждым прожитым годом становилась жадней и нетерпеливей к мужским ласкам. Ей, кажется, требовалось, чем дальше, тем больше. Однако сейчас Мухин старался на совесть и достиг того, что Ася стала сначала громко визжать, а потом запричитала: «Миленький, миленький, еби меня, еби, любименький…»
«Любименький», потеряв уже интерес к процессу и действовавший чисто механически, прикидывал в уме, действительно ли Аська поможет ему вернуть деньги. Если поможет – это вообще будет сказка… Только самому ему очень не хотелось вписываться в бандитские разборки. Как бы так повернуть, чтобы без него все это устроить…
Вопрос решился сам собой. Ася наконец отвалилась от него, перевернувшись на диване, мягко упала на пол, судорожно вытянула ноги и задышала так глубоко и тяжело, как будто пробежала если не целую марафонскую дистанцию, то как минимум половину. Потом она вскочила, натянула свои красные узкие трусы, которые так шли ей, что Мухин снова почувствовал признаки нарастающего возбуждения, хватанула еще полфужера коньяку, по-мужицки хукнула в кулак и схватила трубку радиотелефона.
