Неожиданно совсем рядом что-то обрушилось. Показалось — за стеной.
Сигизмунд вздрогнул. Кобель пулей вылетел из-под табуретки и зашелся яростным лаем.
Следом за собакой Сигизмунд вышел в коридор. Пес надрывался под закрытой дверью «светелки». Но и без этого Сигизмунду было ясно, что что-то в квартире изменилось.
Он больше не был один. Там, за дверью, кто-то ждал.
Леденящий страх сковал Сигизмунда. Ранящими стеклянными осколками падали мысли — одна ужаснее другой. НЕЖИТЬ! Правильно мать говорила! Глаза белые… Ушла под землю, вернулась, когда позвали… Ну конечно, «светелка»! Там лунница с нее осталась.
Кобель вдруг лег на брюхо и замолчал. За дверью царила мертвая тишина.
Потом — быстрые, легкие шаги. И снова тишина.
Сигизмунд нащупал тяжеленный газовый ключ. Закусил губу, чтобы не завопить от страха. Прислушался.
Тишина.
Потом — протяжный звон, будто струна запела. И вслед за этим кто-то стал осторожно скрестись в дверь.
Сигизмунд понял, что еще немного — и он просто умрет.
Набравшись сил, позвал еле слышно:
— Лантхильд?
Молчание было ему ответом.
Сигизмунд неожиданно заорал дурным голосом и рванул дверь на себя.
И еле успел отшатнуться!
Сознание зафиксировало ужасное, залитое кровью лицо огромного мужика, волосатого, как йети. Над головой Сигизмунда взметнулось что-то сверкающее.
Спасибо тренажерной молодости — откуда что взялось? — Сигизмунд успел блокировать падающую с потолка молнию разводным газовым ключом. Нестерпимое пение металла и сноп искр, брызнувших прямо в лицо, заставили Сигизмунда зажмуриться. Но только на миг.
С ужасным ревом откуда-то из темного угла поднялся исполинский зверь. Испуская низкое горловое рычание, он обрушился на йети, впился когтями ему в шею и щеки и вместе с ним опрокинулся на спину. Молния выпала из руки йети, описала в воздухе сверкающую дугу, вонзилась в паркет и низко загудела, как шмель.
Сигизмунд стоял, тяжело дыша и держа ключ в обеих руках.
Оба чудовища боролись на полу. Их огромные ноги, дергаясь в воздухе, то и дело с силой били по шкафу. Шкаф трещал и грозил повалиться.
Наконец зверь оседлал поверженного йети и, поставив локти возле ушей упавшего, пригвоздил его к полу. Йети бился и орал:
— Хири ут! Хири ут!!!.. Ик'м ин замма вальхаллам! Ик'м ин химинам! Хири ут!
— Ни-ии, нии!.. — твердил зверь.
Сигизмунд медленно опустил разводной ключ, коснувшись им пола.
И тут он увидел наконец, ЧТО именно, покачиваясь, застряло между паркетин.
Это был длинный тяжелый меч. Не двуручник, но достаточно длинный.
Чудовища, лежа друг на друге, хрипло переводили дыхание.
— Ик'м ин замма вальхаллам, — потерянно повторял йети, мотая лохматой башкой.
— Нии, ни-ии, — уговаривал зверь. — Афлет имма.
Сигизмунд выронил ключ.
Оба чудища обернулись на звук, закопошились на полу и встали на ноги.
Оказались огромного роста, широченные в плечах. Сигизмунд — и сам не маленький — рядом с ними вдруг почувствовал себя недомерком. Может быть, даже и не в росте дело. От пришельцев веяло дикой, первобытной силой. Не привыкли они съеживаться, утрамбовываться.
Ножищи в чунях с ременной оплеткой. Сорок пятого размера чуни-то, не меньше.
Чего им надо? Откуда они взялись? Чего хотят? И, главное, как от них избавиться?
Блин, ведь убить могли! Ведь действительно убить могли. Сигизмунда запоздало затрясло.
Мужики стояли молча и неподвижно. Может, за Лантхильдой пришли? Или мстить?
Долгополые рубахи навыпуск. У одного — безрукавка мехом наружу. Пояса с бляхами на все брюхо. Ножи.
А морды-то, морды! Один наискось пятерней рожу кровью вымазал. Рука оцарапана — вон, на пол капает.
Глаза светлые, водянистые. Туповатые как будто. И холодные-холодные. Убьют — и не поймут.
Тот, что с перемазанной рожей, — рыжеватый. Коты такими рыжеватыми бывают.
У второго патлы как солома. Как грязная солома. Давно не мытая и, видимо, давно не чесаная.
— Вы что, мужики? — немеющими губами пробормотал Сигизмунд. — Нет здесь ее… Исчезла… Не моя вина…
И осекся, чувствуя, что лепечет и вообще выглядит жалко.
А мужики продолжали сверлить его испытующими взорами.
Сигизмунд собрался с духом, подавил неуместную дрожь и рявкнул:
— Эй, вы! Лантхильд — хвор?
Великаны переглянулись. На их лицах проступило искреннее изумление. Можно подумать, только что у них на глазах обезьяна заговорила по-человечески.
Потом тот, что с желтыми волосами, тяжко обронил:
— Лантхильд ист ин замма хузам.
И скрестил руки на груди, слегка выпятив вперед живот.
Очень монументально. У Сигизмунда так явно не получится.
И снова наступило тягостное молчание.
Тоска, отступившая было перед лицом смертельной опасности, вернулась к Сигизмунду и стремительно росла. Он почувствовал себя в осаде. Анахрон осадил его в его же собственном доме.
Может, лунница их притянула? Почему тогда не Лантхильду? Пока не поздно, надо перехватить инициативу. Нам бы ночь простоять, а утром — звонить Никифоровичу. И отгружать перемещенных. Пусть натурализует. Или пусть старому пердуну Шульце или Шутце — как его — в Боливию «молнию» отбивает. Мол, приезжай, партайгеноссе, на этот раз твоих принесло. Арийцев с лошадиными мордами.
И в задницу всех! И звездец!
Сигизмунд, грозно насупясь, уставился на зигфрида с соломенными волосами и рыкнул:
— Брозар! Лантхильд! Аттила! Хуз! Гайтс! Айзи! Аспид! Анахрон! Хрен вам всем!
Желтоволосый согнал с морды заскорузлую хмурость. Просветлел даже. Молвил неспешно, действуя по тому же принципу, что Сигизмунд:
— Лантхильд! Манна! Барнило! Сигисмундс! — И, подумав, добавил еще несколько ключевых слов: — Ого! Озо! Фидвор фоньос! Гизарнис карахо!
И замолчал, как автомат, у которого кончился завод.
Сигизмунд понял, что на эту реплику надо как-то реагировать. Иначе ночь не продержаться.
Поэтому, поднапрягшись, Сигизмунд выдал следующее:
— Ик им Сигисмундс! Ик им микила! Ик им махта-харья! Ик им генеральный директор! Господи, мужики, как мне хреново…
Бросив взгляд на рыжего, Сигизмунд вдруг заметил, что тот — жуткая кровавая маска — виновато помаргивает. И глаза у него голубые и раздолбайские.
