Не скандальная газетенка. И не бабушка, опасающаяся бомбы в песочнице детского садика.
Отнюдь. Гринписку бережно выносило и выродило то же лоно, что и охтинского ублюдка. То есть интеллектуальная мощь С.Б.Моржа. Господи, где тот Гринпис, который его, С.Б.Моржа спасет!
Но… девкина одежда. С тем же успехом она могла быть индианисткой, сторонницей жизни среди естественной и нетронутой природы по заветам индейцев в целом и их вождя Сидящего Быка в частности.
С еще большим успехом она могла оказаться сбрендившей солисткой фольклорного ансамбля. Или торговкой побрякушками из мятой кожи и глины, перебравшей «кислоты»…
Морж оборвал раздумья, взял пса и вышел с ним во двор. По терьерному обыкновению, кобель шел, хрипя и удушаясь на поводке. В свое время надо было выдрессировать пса на площадке, но Морж почему-то постеснялся соваться туда с ублюдком. И теперь пожинал закономерные плоды.
Первым делом Сигизмунд подошел к гаражу. Вроде бы, никого больше гараж в эту ночь не заинтересовал. Спустил пса. Открыл гараж. «Единичка» на месте. Это главное. Поставил на место поваленные девкой пустые канистры. Вышел. Тщательно запер дверь, создав видимость мощного замка.
Рядом высилась куча песка вперемешку с землей. На вершине кучи, наискось и внаклонку стоял пустой мусорный бак. Воздвигли.
Кобель обежал кучу в поисках интересного. Такового поначалу не обнаружил. Сигизмунд, глядя на пса, втайне злорадствовал.
Машина развернулась прямо на песке, частично растащив кучу по двору. Песок был дрянной, перемешанный с землей. Оборванные корни, сучья, дерн — все это вместе и слагало «гром-камень», на котором был воздвигнут монумент — ржавый, но столь необходимый жильцам окрестных домов.
На куче отпечатались следы колес. Пес побежал по одному следу, вынюхивая. И вдруг с размаху пал на спину — аж булькнуло и ухнуло что-то внутри кобеля — и стал яростно извиваться. Ядрен батон, опять на какой-нибудь тухлой рыбе валяется! А потом — на кровать!
Сигизмунд пошел туда, где кайфовал пес. Угрожающе помахивал поводком. Кобель видел хозяина, но валялся до последнего. В последний миг извернулся, вскочил, ухватил добычу зубами и помчался прочь от Сигизмунда, унося дрянь в пасти. Теперь полагалось, изрыгая проклятия, долго гоняться за ним вокруг бака. Игра такая.
Сигизмунд играть не захотел. Повернулся к псу спиной и пригрозил:
— Я ухожу.
Утратив бдительность, пес подбежал достаточно близко и был пойман. Плененный, тут же выпустил добычу из пасти и пал на спину, показывая беззащитный живот.
Сигизмунд взял кобеля на поводок и поддел ногой брошенный им предмет. Это было что-то вроде офицерского планшета на коротком ремешке. В детстве Сигизмунд мечтал о такой штуке. А теперь смотри ты, выбрасывают! И вспомнился мусоровозчик: «Богатые стали!»
С ностальгическим чувством Сигизмунд взял двумя пальцами планшет, поднял. Еще тридцатых годов, наверное. А с той стороны замочек должен быть.
А замочка и не было.
И как-то вдруг понял Сигизмунд, что не планшет это. Дрянь это какая-то, лукавым кобелем отрытая… И снова нарисовалась зловещая фигура охтинского пахана…
Нарисовалась, потому что хреновина эта имела несомненное сходство с предметами, обнаруженными при девке. С чунями и поясом. Его еще вечером поразила эта обувка. Не носят в Питере такой обувки. А в ноябре и подавно.
Сходство улавливалось поначалу инстинктивно, на том уровне, который называется «чувством стиля». Одинаковая выделка кожи, одинаково обработаны прорези, шнуровка одинаковая. Только вот что это такое — непонятно. Преодолевая брезгливость, Сигизмунд заглянул в сумку, но и там паспорта не обнаружил. Вообще ничего не обнаружил.
Кобель крутился, волновался, просил отдать. Ему было категорически отказано.
Сигизмунд походил возле гаража и кучи. Может, еще что-нибудь сыщется, что могло бы пролить свет на эту малопонятную историю со взломом.
Но больше ничего не обнаружилось.
Сигизмунд забросил сумку на крышу гаража — чтобы не видно было — и направился со двора — клеить объявления, пока безлюдно.
Одно налепил у Банковского мостика, а другое неподалеку — на водосточную трубу. Ну и хватит. В свете последних теоретических выкладок вера в охтинского пахана сильно пошатнулась.
Вернулся во двор. Побродил еще возле баков, позволил кобелю невозбранно порыться в песке — авось что-нибудь изыщет. Тот бессмысленно покидал песок и убежал гавкать на кошек.
В конце концов, Сигизмунд бросил эту затею, снял с крыши сумку, свистнул пса и пошел домой.
* * *
Когда Сигизмунд открыл дверь, в нос ему шибанул банно-прачечный дух. Белье бодро кипело в баке. Вши приняли мученическую кончину. Воздух был сыр и тяжел. Часы показывали шесть десять.
Сигизмунд выключил газ. Взялся прихватками за ручки и, кряхтя, снял тяжелый бак с плиты. Утро генерального директора фирмы «Морена» (УНИЧТОЖАЕМ БЫТОВЫХ НАСЕКОМЫХ)… Обкуриваемый паром, попер бак в ванную. Поднатужился и вывернул белье вместе с водой в ванну. Пустил холодную воду.
Отдуваясь, пошел и аккуратно повесил прихватки на место. Постоял, глядя в окно и дивясь на себя. Когда вернулся, вода уже набралась до половины. Поверх белья, раскинув рукава, медленно плавала девкина рубаха.
Она больше не была ни серой, ни белой, ни даже коричневой. Она сделалась пятнистой, как защитный комбинезон. Только цвета больно легкомысленные. В такой защитке только на дискотеке от обдолбанных прятаться. Со средой, блин, сливаться.
Рубаха девкина героически приняла на себя цвета расейского триколора. Только цвета эти не выстроились строго по линеечке, как солдаты, а в беспорядке разбрелись кто куда, точно пьяное быдло. Синий вообще ушел в фиолетовый — уклонист оказался. А красный размазался и стал подобным идеологии новых комми — розовым, веселеньким.
— О Господи… — тихо сказал Сигизмунд, предвидя истеричные вопли девки. — Дотимурился…
Сигизмунд выключил воду. Пусть белье откисает. К вечеру надо будет замочить с порошком.
Вроде бы, девка в комнате заскреблась. Сигизмунд вздохнул и направился вытаскивать швабру.
Войдя в комнату, Сигизмунд сразу заметил, что подушка не смята. Девка так и не ложилась. Просидела ночь напролет. И проревела. Вон, вся морда опухла.
— Ну, — строго сказал Сигизмунд.
Девка молчала. Сигизмунду вдруг не понравилось видеть ее в своем халате.
— Сейчас, — сказал он и вышел. Внес в комнату найденную в песке сумку. Швырнул девке. — Твоя?
Она вдруг встрепенулась, потянулась к сумке руками, схватила ее и бережно прижала к груди. Дурь она, что ли, в этой сумке носила? Или окончательно умом тронулась? Как бы то ни было, а Сигизмунд окончательно убедился в том, что чутье его не подвело. Есть связь между сумкой и девкой, есть! Девке сумка принадлежит.
