— Ну что, — сказал Сигизмунд, — садись, Лантхильд. В ногах правды нет.
Лантхильда тут же уселась рядом на табурет. Поерзала в нетерпении, не выдержала — раскрыла перед Сигизмундом альбом.
Сигизмунд прикусил губу, чтобы не расхохотаться. Альбом содержал в себе не просто рисунки безусловно одаренной, но нигде не обучавшейся девки. Это был семейный альбом. Лантхильда создала его в подражание фотоальбому, который показывал ей Сигизмунд.
Все изображения были взяты в рамочки разного размера, некоторые — в фигурные. Портрет аттилы был, кроме того, снабжен имитацией печати в уголке
— якобы содранный с удостоверения.
Все портретные изображения были сделаны точно в анфас. Лица строго взирали на «фотографа». Показывая «снимки», Лантхильда поясняла: это аттила, это айзи, это свистар, брозар, еще один брозар — старший с его квино и барнилом… Аттила был Сигизмунду уже знаком: неуловимо похожий на Ленина, только с бородой, косами и честным взглядом барышника. Прищур у аттилы был еще более лукавым, чем у Ильича. За версту видать — тот еще фрукт. Небось, у него Лантхильда и научилась, как вину на другого перекладывать.
Айзи была дородная, косы носила «баранками». Такие хозяйственные тетки встречаются в Прибалтике на хуторах, куда заезжие питерцы заглядывают купить молока. В 70-е годы, по крайней мере, еще не перевелись, а сейчас в связи с независимостью — хрен их знает.
Мать Лантхильды звали Фреда. Или Фреза. Девка неразборчиво проговаривала.
Свистар была младше Лантхильды. Разительно походила на подружку патлатого, которая в новогоднюю ночь все повторяла «ну, Дима…» Тут у девки действительно глаз-алмаз, хоть и пьяна была до невозможности.
— Красивая мави, — со значением постучал по изображению Сигизмунд. Мави действительно была ничего, в его вкусе. — А как, кстати, эту мави хайтан?
Звали маленькую мави громоздко, как комод: Куннихильда.
По поводу сестрицы Лантхильда с гордостью что-то сказала. Смысл фразы полностью ускользнул от Сигизмунда.
Следом шел старший брозар. Был похож на зажиточного крестьянина из журнала «Нива». Картуза только не хватает. Имел жену с младенцем на руках. И жена, и младенец с убийственной серьезностью таращились с рисунка.
Девка что-то настойчиво пыталась объяснить Сигизмунду касательно старшего брата. Вообще видно было, что ей есть что сказать о каждом из членов семьи. Сигизмунд страшно жалел о том, что не понимает. Ну ничего, язык получше выучим — разберемся.
Насколько Сигизмунд понял, этот брат был славен чем-то из имущества. Лантхильда так объясняла, что впечатление складывалось противоречивое. То ли комбайн он имел, то ли что-то ловко спер.
За старшим братом следовал второй — собственно брозар. Тот самый, легендарный, на которого то и дело ссылалась в своих разговорах Лантхильда. Брата звали как-то уж совсем несусветно: Вамба. Хорошее имя для собаки. Короткое и звучное.
Кроме дружной семьи деда Володи, как окрестил звероподобного аттилу Сигизмунд (про себя, конечно), в альбоме были широко представлены биситандьос. Видать, имелись в виду односельчане. И, стало быть, землянок там несколько. Община у них там, что ли? Может, они эти… которые кружатся и радеют? Сигизмунд читал про таких в «Настольной книге атеиста». Эта книга валялась в районной библиотеке, куда Сигизмунд ходил читать журнал «За рулем». Пока ему искали журнал, листал «Настольную книгу». Так постепенно и обогатил свой ум.
Соседи были столь же суровы, что и клан Владимировичей. На Сигизмунда взирали угрюмые бородатые таежные мужики и властолюбивые бабы с поджатыми губами. Блин, до чего ж талантливая девка, а? Самородок. Буквально одним штрихом умела передать характер. Правда, характеры разнообразием не блистали…
Одна «фотография» — она была как раз в фигурной рамочке — являла собой портрет Вавилы. Ему Сигизмунд уделил особое внимание. Он подозревал, что этот Вавила числился девкиным женихом.
Даже из девкиного рисунка явствовало, что Вавила представлял собою ярчайший тип деревенского раздолбая. Такие в каждом селе имеются. Их обычно армия исправляет, и возвращаются они уже остепенившимися, чтобы сесть на трактор или начать давать стране угля.
Видать, безудержным раздолбайством Вавила девку и пленил. Чуб, небось, носит и на гармошке играет.
Сигизмунд показал девке, как на гармошке играют — руками в воздухе подвигал. Спросил, делает ли так Вавила. Выяснилось, что, вроде бы, делает.
Имелись на рисунках и сверстницы Лантхильды. Такие же длинноносые, все, как на подбор, унылые. Сигизмунду захотелось их пощекотать. Наверняка визжали бы и глупо хихикали.
Тайга-а…
Официальная часть альбома закончилась. Сигизмунд назвал ее про себя «Доска Почета». Начались жанровые сценки.
Тут девкин талант развернулся во всей красе и самобытной мощи. Две дерущиеся бабы. Козел гонится за мальчишкой. Мужик — видимо, вдребезги пьяный — лежит на земле, а двое других сидят рядом на корточках и тупо смотрят на него. Чифирящие у костерка парни, среди которых узнавались Вавила и брозар Вамба. Совсем уж странная картинка: кусты, в кустах — мужик с рогатиной, медведь и лежащая неподалеку бабища в зазывной позе. Лантхильда, стирающая белье на реке. Художница изобразила себя со спины, любовно нарисовав округлый зад и обнажившиеся икры ног. Потыкала пальцем в рисунок, пояснила, что она это.
На следующем рисунке опять появилась Лантхильда. Она сидела в воде голая, выставившись по грудь. За ее спиной из кустов выглядывали две рожи, в одной из которых Сигизмунд без особого удивления признал Вавилу. Второго звали, по объяснению Лантхильды, «Скалкс».
Последняя картинка занимала весь альбомный лист. На заднем плане на лавке неэстетно дрых аттила. Рядом возилась сестренка Куннихильда. В пряже копалась, что ли. На переднем плане на табурете восседала Лантхильда собственной персоной. А маманька-айзи, стоя над ней, выбирала у ненаглядной доченьки вшей. И Лантхильда, и айзи строго взирали на Сигизмунда.
На этом альбом заканчивался.
Лантхильда выжидательно смотрела.
— Годс, — искренне оценил Сигизмунд.
Лантхильдин альбом был торжественно водружен рядом с семейным фотоальбомом. Лантхильда очень была довольна.
Учиться ей надо. А может, и не надо. Больно уж самобытно рисует. На Западе на комиксах могла бы бешеные бабки зарабатывать.
А девка вдруг загрустила. Своих, видать, вспомнила. Живет тут одна, кроме Сигизмунда да кобеля, никого больше не видит. Он-то целыми днями мотается, все с людьми. Вон, к родителям ездил. А она маму родную только рисовать и может…
Да откуда такая безнадега? Что она, в самом деле, к своим съездить не может? Адрес бы узнать, связаться… Небось, ищут. Сбежало непутевое дитя из дома.
Может, оттого, что с любезным раздолбаем Вавилой расписаться не дали. А может, наоборот, за Вавилу выходить не хотела. С аттилой, как на него поглядеть, не очень-то поспоришь.
