— Познакомьтесь, — весело сказал Кудрявцев, оказавшись у столика Лекова одновременно с артистом. — Это наш знаменитый питерский музыкант, звезда панк-рока Василий Леков.
— А где Огурец? — спросил Леков, мельком взглянув на артиста.
— Он уехал. Какие-то дела у него. Бабы, наверное, — ответил Кудрявцев.
Артист свысока посмотрел на звезду панк-рока, и осторожно кивнул. Глаза артиста за тонкими стеклами очков странно забегали. Леков снова посмотрел на топчущегося на месте Отрадного и тоже кивнул.
Несколько секунд артист и звезда панк-рока молча созерцали друг друга, причем глаза Отрадного продолжали бегать по сторонам.
— Ну что же, — разрядил паузу Кудрявцев. — Сережа! — он посмотрел на артиста и тот с видимым облегчением отвернулся от Лекова. — Может быть, пивка? Составим компанию молодому поколению?
Леков хмыкнул. Не такое уж он «молодое поколение». Разве что относительно москонцертовских заслуг Отрадного он может считаться молодым и недооцененным. Вернее, совсем не оцененным худсоветами, цензорами и музыкальными критиками солидных московских изданий.
— Да, пожалуй, — согласился артист.
— Я сейчас принесу, — быстро сказал Кудрявцев и направился к буфетной стойке.
Артист вежливо кашлянул. Из дальнего угла буфетного зала на него с восхищением взирала примелькавшаяся уже фанатка — та самая, со сцены.
— Вы, простите, Василий…
— Да-да? — быстро откликнулся Леков.
— Вы тоже музыкант, насколько я понял?
— Да. — Скромно ответил Леков. — Тоже. Да.
— А где вы учились?
— А вы?
Леков в упор посмотрел на артиста.
— Я? Я окончил консерваторию. Сейчас преподаю.
— Что?
— Что преподаю? Вокал…
— А-а. Ясно.
Леков взял бутылку и налил себе пива.
— А я дома учился.
Он залпом выпил целый стакан, громко рыгнул, отчего артист Отрадный вздрогнул, поставил стакан на место с громким стуком и уперся взглядом в собеседника.
— Дома, — сказал артист, переходя в наступление. — Дома — это несерьезно. Знаете, отчего в нашей стране так плохо с рок-музыкой?
— Плохо? Да, вот, интересно, отчего же у нас все так плохо? — Леков поставил локти на стол и уперся подбородком в ладони. — Отчего у нас ничего нет? Ума не приложу…
Отрадный поморщился, но продолжил.
— Понимаете, вот вы, например…
— Ну-ну, — подбодрил артиста Леков.
— Вот вы, — снова поморщившись продолжил Отрадный. — Вы говорите «дома»… А это, вы уж меня извините, несерьезно.
— Да?
— Конечно. Музыке нужно учиться, это требует полной отдачи, это годы упорного труда… И не каждый способен понять, что такое, вообще, музыка.
— Это точно, — кивнул Леков. — Не каждый. И это, между прочим, очень странно.
— Почему же странно? Ничего странного. У нас все кому ни лень лезут сейчас на эстраду. А профессионалов, практически нет. Особенно в рок-музыке. Никто толком и не знает, как рок-музыку играть нужно. И петь. Какие вокальные школы…
— Интересно. И как же ее нужно играть?
— Ну что, познакомились? — Кудрявцев навис над столом держа в руках две увесистые грозди пивных бутылок.. — Давайте-как выпьем за сегодняшнее выступление. Отличный концерт, Сережа, был сегодня, отличный.
— Да ну, что ты… Зал такой…
— Какой? — спросил Леков.
— Гопники одни, — ответил Отрадный. — Ни черта не понимают. Половина вообще — пьянь. Сидят, портвейн хлещут… Я видел со сцены. Бисер перед свиньями…
— Ну да. А кто еще на рок-концерты ходит? Папики, ведь, не пойдут.
Две последние фразы Леков произнес с иронией, которой, впрочем, артист не заметил. Слишком увлечен он был идеей, видимо, мучавшей его давно и тяжело.
— Не пойдет. Конечно. А почему? Почему, так называемые папики не ходят на рок-концерты? Потому что «папики» — это нормальные люди, которые хотят слушать нормальную музыку. А музыке учиться нужно. Просто так ничего не дается. Вся эта самодеятельность — все эти ваши группы… Рок-клуб… Это же все детский сад. Никто ни играть не умеет, ни петь… Я столько лет уже слушаю рок-музыку, я ее знаю, я в ней разбираюсь, я могу петь все. что угодно. Но сколько я учился этому? А? Сколько лет?
— Сколько? — спросил Леков.
— О, да какая разница! Много лет. Музыкальная школа, училище, консерватория… Это годы, это десятилетия труда, бешеного труда… А эти… Ваши… Ну, не знаю, не знаю… Несерьезно это все. И, больше того, больше того — вредно.
— Чего это — вредно?
— Вся эта самодеятельность, которая называет себя «рок-музыкантами», вся эта шобла алкашей и наркоманов — это вредно. Непрофессонализм — это мало сказано… Беспомощность эта, с которой все они, самодеятельные рокеры пытаются что-то играть, вот эта беспомощность, это чудовищное звучание — вот что отбивает охоту у нормальных людей ходить на рок-концерты. И вообще слушать рок-музыку. Они дискредитируют жанр, дискредитируют все направление… Вот я пытаюсь отстоять, пытаюсь много лет объяснить людям, что рок-музыка…
— Что — «рок-музыка»? — спросил Леков.
— Что рок-музыка — это искусство, это великое искусство… Я о рок-музыке знаю все. Я ее изучаю много лет. Я весь «Битлз» пою…
— Может, тогда треснем?
Леков поднял стакан.
— За искусство-то?
Артист посмотрел на своего молодого собеседника каким-то очень странным взглядом, перевел его на Кудрявцева и взял стакан с пивом.
— За искусство можно, — сказал он неуверенно.
— Ну, чтобы все искусства процветали, — улыбнулся Леков и стукнул своим стаканом о стакан артиста.
— Да… Чтобы процветали, — промямлил тот и вдруг быстро, в один глоток проглотил двести пятьдесят граммов «Жигулевского».
— Ну вот, — заметил Леков. — Это другое дело. Продолжим? Роман, — он посмотрел на Кудрявцева. — А что дальше-то будем делать?
— Поехали ко мне, — предложил Кудрявцев. — Сережа!
— Да? — встрепенулся артист.
— Ты свободен сегодня вечером?
— В общем-то…
Отрадный с тоской посмотрел на пивные бутылки, которые выглядели как-то очень сытно, очень по-доброму поблескивали своими зелеными, запотевшими боками.
— В общем-то… — не мог решиться Отрадный.
— Да в чем дело-то, е-мое?!.
Леков налил себе еще пива.
— Нужно же нам как-то закрепить дружбу Ленинграда и Москвы. А то рок-клуб — говно, самодеятельность — говно… Так не пойдет. В мире очень много есть хороших вещей. В том числе, и в самодеятельности. Поехали, Сережа. Выпьем, поговорим… А баб возмем?
