Саймон покачал головой:
– Я больше не ощущаю ни жары, ни холода. Кроме того, – он улыбнулся, – я стараюсь как можно больше бывать на солнце. Хотя днем еще сильно клонит в сон.
Клэри погладила его по щеке. Солнце немного согрело кожу, но она все равно оставалась прохладной.
– А в остальном… как прежде?
– Ты спрашиваешь, остался ли я вампиром? Похоже на то. Я пью кровь, и у меня не бьется сердце. Мне теперь нельзя показываться на глаза врачам, однако вампиры и не болеют…
– А с Рафаэлем ты говорил? Он по-прежнему не понимает, почему вдруг солнце стало для тебя безвредным?
– Не понимает. И страшно злится. Считает, что это противоречит всем законам вампирского бытия. Кроме того, ему не заставить меня блуждать темными ночами с остальным кланом, потому что я намерен блуждать белым днем.
– Надо же, я думала, он обрадуется.
– Вампиры не любят перемен и очень уважают традиции, – сказал Саймон с улыбкой.
Клэри смотрела на него и с тоской думала, что он теперь навсегда останется таким. Когда ей самой стукнет пятьдесят, он по-прежнему будет выглядеть как шестнадцатилетний подросток.
– Кстати, все это пойдет на пользу моей музыкальной карьере, – продолжал Саймон. – Если верить Энн Райс, из вампиров получаются крутые рок-звезды.
– Вряд ли она – надежный источник информации.
Саймон снова откинулся на спинку шезлонга:
– А кого я могу считать надежным источником информации? Ну, кроме тебя, разумеется.
– Ах вот как! – воскликнула Клэри в притворном возмущении. – Значит, я для тебя – надежный источник информации? Очень романтично!
Саймон вдруг помрачнел:
– Клэри…
– Что? – сразу встревожилась Клэри. – Таким голосом ты обычно сообщаешь ужасные новости.
Она взяла его за руку, но Саймон отвел взгляд:
– Я не знаю, плохая это новость или хорошая.
– Да уж одно из двух! Говори, у тебя что-то случилось?
– Со мной все в порядке. Просто я думаю, что нам не стоит продолжать встречаться.
Клэри чуть не вывалилась из шезлонга.
– Ты больше не хочешь со мной дружить? – Не дав ему вставить слово, она быстро заговорила, не замечая, что голос становится выше и выше. – Из-за демонов? Или потому что из-за меня ты стал вампиром? Я знаю, жизнь превратилась в какой-то сумасшедший дом! Но я сделаю все, чтобы тебя это больше никогда и никак не коснулось! У меня получится! Я могу…
Саймон поморщился:
– Слушай, ты пищишь, как дельфин!
Клэри умолкла.
– Я по-прежнему хочу быть твоим другом. А вот насчет всего остального не уверен.
– Всего остального? – переспросила Клэри.
Саймон залился краской. Клэри не знала, что вампиры могут краснеть. Румянец на молочно-белых щеках выглядел очень странно.
– Насчет попыток перейти в статус твоего парня.
Клэри помолчала, подбирая слова, и наконец выпалила:
– Классная формулировка. А я уж боялась, скажешь «насчет поцелуев».
Саймон посмотрел на их сомкнутые ладони. Пальцы Клэри рядом с его собственными выглядели очень маленькими, и теперь ее кожа была темнее, чем у него. Саймон рассеянно провел большим пальцем по ладони Клэри и произнес:
– Та к бы я никогда не сказал.
– Я думала, ты сам хотел попытаться. Ты же говорил…
Саймон посмотрел на нее из-под темных ресниц:
– Я говорил, что люблю тебя. Ничего не изменилось. Однако это лишь часть общей картины.
– Есть еще Майя, да? Она ведь тебе нравится?
Клэри начала бить дрожь, и вовсе не от осеннего холода.
– Нет. В смысле, да, нравится, но не так, как ты думаешь. Мне просто хорошо с ней рядом, потому что она такая же, как я. С тобой все иначе.
– Ты ведь ее не любишь?
– Может, когда-нибудь полюблю.
– Может, когда-нибудь я полюблю тебя!
– Если вдруг это произойдет, – сказал Саймон, – обязательно сообщи. Где меня найти, ты знаешь.
Клэри задрожала еще сильнее:
– Я не могу потерять тебя, Саймон! Не могу!
– Ты никогда меня не потеряешь. Я никуда не денусь. Просто будет лучше, если ты честно станешь считать меня другом, а не пытаться изобразить, что в меня влюблена. Я хочу, чтобы со мной рядом была настоящая Клэри.
Клэри прижалась лбом к его виску и закрыла глаза. Несмотря на все, что произошло, он остался все тем же Саймоном, и пахло от него все тем же мылом.
– Я сама не знаю, кто такая настоящая Клэри.
– Зато знаю я.
Когда Клэри вышла от Саймона, новенький пикап Люка ждал ее у обочины.
– Зачем ты за мной приехал? Ты и так подбросил меня сюда, – сказала она, влезая в кабину.
Купить абсолютно такую же машину взамен утраченной было очень в духе Люка.
– Уж прости чокнутого родителя, – отозвался он, протягивая пластиковый стаканчик с кофе. – Я последнее время слегка нервничаю, если ты покидаешь поле зрения.
– Серьезно? И сколько, по твоим прогнозам, это будет продолжаться? – поинтересовалась Клэри.
На разбитой дороге стаканчик пришлось держать крепко, чтобы не расплескать. Клэри отхлебнула горячего кофе. Без молока, много сахара – все, как ей нравилось.
– Недолго, – заверил ее Люк. – Лет пять, максимум шесть.
– Люк!
– А лет в тридцать разрешу тебе бегать на свидания.
– Договорились. Может, к тридцати годам я как раз буду морально готова.
Люк покосился на нее с тревогой:
– Поругалась с Саймоном?
– Лучше не спрашивай.
– Ясно, – понимающе сказал Люк. – Довезти тебя до дома?
– Если ты в больницу, то я с тобой.
Конечно, Люк направлялся в больницу. Клэри сразу поняла это, как только он начал шутить, чтобы скрыть нервное напряжение.
Они ехали через мост, и Клэри задумчиво смотрела на реку, грея ладони о стаканчик с кофе. Она бесконечно могла любоваться этим видом – узкой лентой реки меж отвесными стенами Манхэттена и Бруклина. Вода сверкала на солнце, как алюминиевая фольга. Клэри удивилась тому, что до сих пор ни разу не пробовала все это нарисовать. Она вспомнила, как однажды спросила маму, почему та никогда не рисовала ее. Джослин сидела на полу, и с ее кисти на джинсы капал синий кобальт. «Нарисовать что-то – значит оставить это навеки неизменным, – ответила тогда мама. – Когда по-настоящему любишь, не будешь сопротивляться переменам. Им всегда должно оставаться место».
