За двадцать минут, проведенных на рынке, заработать пятьдесят рублей! Теперь можно две недели здесь не появляться. Если только не захочется еще… Темные глаза старухи Шмульф бесцеремонно обшаривают мир вокруг.
Это она, Шмульфиха, продала Ляле Беловой, молоденькой восемнадцатилетней девочке, дочке известного кинорежиссера, которую знал весь Тишинский рынок за пристрастие к оригинальным нарядам, фетровую шляпку с вуалью, расшитую гарусом, за фантастическую по тому времени сумму в двести рублей. Говорили, что шляпка принадлежала самой Изабелле Юрьевой — именно поэтому, мол, Лялечка и купила ее.
Но удивительную вещицу девушка поносила недолго — в ту же осень, когда состоялась роковая покупка, Лялечка неудачно забеременела и умерла при операции…
Потом был Коля Бутса — футбольный фанат. Он собирал советские и зарубежные марки на тему спорта. За марку с изображением Льва Яшина, которой не хватало в его коллекции, он заплатил Шмульфихе сто двадцать рублей и безвозмездно передал ей в собственность фарфоровую дрезденскую балерину XIX века. Наверное, он был невероятно счастлив, когда исполнилась его заветная мечта. Но вся удача, отпущенная Коле судьбой, на этом приобретении закончилась.
В тот же день Коля Бутса вывалился из окна четвертого этажа у себя в квартире и до конца жизни вел полусонное существование инвалида-колясочника с затуманенным рассудком, даже на четверть не осознающим, что творится вокруг него.
Зато его фарфоровая балерина в руках старухи Шмульф натворила еще больших бед. Красивая безделушка была продана за бешеные деньги полусумасшедшему коллекционеру с Ордынки. И это вызвало такую дикую зависть со стороны другого страстного собирателя, что соперники подрались и стычка едва не закончилась убийством.
А торговля старухи Шмульф процветала. Неважно, покупала она или продавала — старуха богатела на каждой сделке. Но зачем, к чему нужна была ей торговля?
Богатство никак не сказывалось на ней. Вообще никаких перемен: все так же являлась она на рынок в допотопном мужском пальто и невообразимых черных ботах, по-прежнему хмурая и молчаливая. Не худела и не толстела и не покупала себе места получше, чем в ящичном ряду. Какие выгоды имела она от своей торговли? Какой доход?
Тишинские завсегдатаи заметили: любая сделка со Шмульфихой делала людей счастливыми и несчастными одновременно. Как будто зловещая старуха торговала не вещами, а чем-то совсем иным. Какими-то инфернальными субстанциями.
Шептались, что старуха зарабатывает себе на жизнь в самом прямом смысле этих слов: живет, пока торгует. Как вампир, она питается эмоциями и страстями, которые на Тишинке кипят, как нигде в городе.
Она продает и покупает жизни. И сама давно продалась дьяволу…
В конце концов сделалось плохой приметой купить что-либо у старухи Шмульф. Завсегдатаи рынка как огня стали бояться ее; торговцы избегали ее соседства.
Но несчастные коллекционеры не принадлежат себе. Они руководствуются не разумом — их существом движет страсть, не менее жгучая, чем неразделенная любовь. Не менее дикая, чем алчность.
Страсть — одна из болезней, которая только тем и отличается, что в больницах ее не лечат.
Собиратели и попадались чаще всего на крючок к старухе Шмульф: повязанные своей страстью, они шли, как собачки на поводке — каждый за своей судьбой.
Однажды журналисту Илье Кротову попался в руки интересный материал об аферах в среде коллекционеров. Можно было написать громкую, общественно значимую статью с разоблачениями и бичеванием нравов — такие в те времена очень ценили; такие приносили славу и служили ступенькой в карьере.
Журналист погрузился в расследование и накопал массу неприятных вещей — начиная от личных склок между собирателями до фактов подделок, намеренных обманов, воровства и даже нескольких чудовищных убийств.
Где-то в середине отвратительного клубка всплыло; имя старухи Шмульф.
Каждый второй участник грязного дела был так или иначе связан с нею или ссылался на нее в своих показаниях. И все они боялись ее. Говоря о старухе, они не могли скрыть тот благоговейный иррациональный ужас, какой перед нею испытывали.
Журналист Кротов удивился и захотел пообщаться с инфернальной старухой — тишинской достопримечательностью.
Интервью состоялось. Неизвестно, какой стих нашел на Шмульфиху, но она, внимательно вглядевшись в энергичное лицо молодого журналиста, ответила на его вопросы.
— А говорят, что у вас что-то купить — не к добру? — почесав затылок и краснея, спросил журналист. — Примета будто такая. К несчастью у вас что-то купить.
— Говорят, — равнодушно кивнула Шмульфиха.
Кротов, пытаясь разговорить бабку, рассказал ей о гибели коллекционера Зимина, купившего у Шмульфихи грузинский средневековый рог для вина, и о Кате Штейн, лишившейся ноги после покупки лаковой китайской шкатулки у нее же; о Вилене Самохине, собирателе табачных трубок, и о паре-тройке других случаев, о которых он узнал в результате расследования.
— Ведь это все ваши покупатели! Вам их не жалко? — подначивая старуху, приставал журналист.
— Они излечились, — ответила та. Глаза ее теплились, как черное жерло остывшей печи. А голос был тоскливым и механически неживым.
— Излечились… от своей страсти? — подхватил журналист. Старуха не ответила.
— А зачем вы торгуете? Вы на что-то тратите свои деньги? На что? По вам не скажешь, что вы богаты. Это что — корыстолюбие, жадность?.. Зачем вы торгуете? Из любви к искусству? В чем ваш интерес? — цеплялся журналист. Шмульфиха взглянула на него; он отшатнулся.
— Старые вещи… Старые вещи.
— Что? Что вы… хотите этим сказать? — не понял журналист.
Но его слова улетели… в бабкину спину. Массивная и, на первый взгляд, неповоротливая, казавшаяся вечно заплесневелой глыбой, старуха Шмульф стремительно удалялась, бросив на прилавке весь свой мелочный товар — перламутровые пуговицы, ремень, несколько пряжек и крохотную голубую вазочку с птицами из набора старинной кукольной посуды.
Пораженный журналист рванулся было за старухой, но в рыночной толчее за три шага можно было потерять из виду даже родную мать! Старуха исчезла, затерявшись в обилии мужских и женских пальто неброских практичных расцветок.
Самое странное, что первым побуждением Ильи Кротова после исчезновения старухи было — схватить голубую кукольную вазочку… и убежать. Будто зачарованный, он протянул руку, но случайно зацепил взгляд какого-то старичка, алчно косившегося на товар Шмульфихи, раскиданный по газете поверх ящика. Этот понимающий взгляд, взгляд-соучастник остановил парня.
«Что я делаю?! — изумился он. — На черта мне кукольная вазочка? К тому же, это воровство! Я никогда ничего не украл и не собираюсь». Откуда-то со стороны ему померещился вздох и неживое механическое покряхтывание.
Журналист огляделся по сторонам. В голове шумело…
