Вот там-то, как сообщают хроники, и «запустил некий чародей невидимого демона» в стены святой обители. По ночам в богадельне сами собой выпадали из окладов иконы, по стенам бежали огненные всполохи, так что и крыша не единожды занималась огнем. А среди дня, случалось, камни ни с того ни с сего выпрыгивали из стен.
Убогим от нечистого ни покоя, ни житья не стало. Еженощно орал черт богохульства, кощунствовал, кукарекал в уши спящих, скидывал старух с постелей, всевозможные злые козни и пакости строил. Одним словом, беспредельничал.
Бросились монахи Ивановского монастыря гонять демона святой водой, ан не тут-то было!
В издевку над православными окаянный демон принялся обличать монахов-черноризцев в их собственных грехах, да притом настолько про каждого самую срамную подноготную знал, что присутствующие на отчитке в краску впадали.
А черт после отчиток еще сильнее озлился и задиковал. И уже таких дел наворотил, что слухи до самого царя дошли.
Алексей Михайлович, царь Тишайший, тревог и хлопот имел в то время через край: в столице готовился церковный собор для низложения патриарха Никона, инициатора и главного виновника раскола православия на Руси; в Москву прибывали вселенские патриархи. А в первопрестольной такое позорище творится?..
Царь прибегнул к посильному средству: вызвал для борьбы с демоном человека, о котором говорили, что даровал ему Господь за праведность «прозорливость и власть над нечистыми духами».
Человек тот был иеромонах Илларион, игумен Флорищевой пустыни, что под Суздалем.
* * *
В Москву прибыл он в начале ноября. Одетый просто, с суровым и неулыбчивым лицом, явился Илларион поздно вечером ко двору Ивановского монастыря. Сопровождали иеромонаха два молодых инока — Иосиф и Марк.
Иосиф, совсем юный парнишка, пугливо оглядывался, на монахов, пришедших с любопытством потаращиться на царевых чертогонителей. Лицо инока Иосифа покрывали и веснушки, и прыщи, за что и получил он немедленно кличку от насмешливых собратьев — Рябик.
Удивившись столь несолидной делегации, монахи настойчиво расспрашивали иноков и самого Иллариона, пытаясь дознаться — каким способом намерены они действовать? Чем хотят черта унять?
— Божьим словом, — спокойно отвечал Илларион. Он устал с дороги, но расспросы монахов его не смутили.
Монахи, уже имевшие дело со здешним чертом, предупредили:
— Знайте, братья, демон первым делом у вас все лампадки и свечи потушит! Есть ли у вас с собой огниво или кресало?
— Божье слово само как огонь жжет, — усмехнулся Илларион.
Но юный отрок Иосиф Рябик испуганно вскинулся: он до смерти боялся темноты. Ивановские монахи его страх приметили и тут же начали насмешки строить:
— Тю, воители! На что нам такого пугливого?
Но Илларион насмешников оборвал:
— Отведите нам келью в богадельне и всех, кого демон смущал, заберите оттуда. Чтоб никого, кроме нас, в доме не осталось.
Расспросил заодно: не было ли в богадельне бесноватых? От кликуш часто и приходит нечистая сила в дома и даже в святые обители. Оказалось: последняя здешняя кликуша умерла за три года до появления демона. А других, ей подобных, не имелось.
— Ну, ведите! — приказал Илларион.
Монахи, пожав плечами, отвели путников в опустелую богадельню и двери заперли на ночь.
Илларион первым делом вынул из заплечного узелка икону Владимирской Богоматери, установил ее в красном углу кельи; заправил маслом лампадку и зажег, и еще три свечи освященные рядом прилепил. Псалтырь, Молитвослов и Евангелие разложил на деревянной подставке, чтобы удобно было читать.
В богадельне воцарилась гулкая тишина, разве что мыши по углам шебуршались. Оконца кельи, забранные решетками, едва серели в сумерках, почти сливаясь с чернотою теней.
Трое монахов подкрепились небогатой снедью. Утолив голод, стали на молитву.
Прочли каноны Иисусу, пресвятой Богородице и ангелу-хранителю; пропели акафист, прочли спальную молитву…
Инок Иосиф Рябик уже было возрадовался: пришло ему в голову, что дьявол нынче не объявится, а может, и вовсе испугался нечистый преподобного Иллариона?!
Рябик сильно устал, и больше всего хотелось ему поскорее заснуть. Инок Марк, стоя рядом, украдкой зевал уже во весь рот, мечтая тоже прилечь и отдохнуть с дороги.
Илларион читал по памяти последнюю положенную перед сном молитву — пустынное правило…
И вдруг что-то взвизгнуло, застучало по деревянным полатям, загромыхало в пустых коридорах.
Илларион вздрогнул. Марк побелел от страха, а инок Иосиф задрожал как лист. От дрожи у него и зуб на зуб не попадал, и слова молитвы на ум не шли.
— Ты ли, монашек, прогнать меня пришел? — раздался сзади чей-то голос. — Иди же ко мне. Вот ужо расправлюсь с тобою!
Иосифу показалось, что голос, высокий и противно-скрипучий, шел прямо из стены за его спиной. Спина отрока сразу отяжелела, будто свинцом налилась, сделалась чужой.
А голосок хихикнул и снова позвал:
— Эй, монашек! Иди же ко мне! Расправлюсь с тобой.
Что-то свистнуло, ухнуло, завопило; сырым ветром мазнуло по лицам: враз и лампадка, и свечи погасли!
Перепуганный Иосиф вообразил себя уже в аду: до того горячо сделалось внутри; ребра жгли бока, словно уголья, сердце колотилось, а во рту пересохло так, что губы не разлепить! В полной темноте он услыхал: обрушилось что-то рядом с ним, и кто-то схватил его сзади за волоса. «Конец мне теперь», — подумал Рябик.
Но зазвучал из темноты твердый спокойный голос Иллариона: стойко продолжал монах читать молитвы.
Позади Иосифа резко зашипело; невидимая рука убралась, перестав терзать волоса.
Одна свеча возле иконы затеплилась сама собой — оказывается, пламя ее не потухло, а всего лишь дрогнуло на мгновение от порыва ветра. Илларион твердой рукой взял эту устоявшую свечу и зажег от нее лампадку и две другие свечки.
В мерцании пламени монахи увидели, что инок Марк валяется на полу с закаченными глазами. Из-под прикрытых век пугающе торчат белесые глазные яблоки, а голова инока сочится кровью, разбитая, видно, камнем, выброшенным из стены.
Не переставая читать молитвы, одну за другой, Илларион осмотрел голову Марка, убедился, что раны его не глубоки (камень острым краем только расцарапал кожу), и указал знаками Иосифу: надо уложить побитого на полати!
В ушах у Рябика шумело; к горлу подкатывала тошнота; мстилось — еще немного, и он скончается от ужаса. Но Илларион, не отводя глаз, смотрел на него в упор, и взгляд его был тверд, ласков и спокоен — словно рука, подающая помощь.
Иосиф обхватил лежащего в обмороке Марка за плечи и вместе с наставником, который не прекращал молитвы, взгромоздил тяжелое тело на полати.
