Пробравшись до конца коридора, Петр свернул налево и увидел белую крашеную дверь с табличкой «доктор Робер Гуссе».
Что-то в этом показалось Петру странно знакомым, но думать было некогда, и он, резко рванув на себя ручку двери, ввалился в комнату.
В центре совершенно пустого помещения с голыми стенами стоял стул, на котором сидела девушка в белом платье и в белой маске на лице.
Простая маска, без узоров и украшений.
— Аннинька! — закричал Петр. — Скорее! Сними маску.
Мгновение девушка сидела в неподвижности, но, когда Петр схватил ее за руки, она вздрогнула, отняла маску от лица и как будто очнулась.
— Мне снова снился страшный сон, — слабым голосом сказала она.
Петр видел, какая бледность разливается на худеньком личике Анниньки, и боялся, что она может потерять сознание.
— Тебе нужно на воздух, бедная. Идем со мной! Ты должна покинуть этот театр смерти и своего ужасного опекуна, — торопясь, говорил Петр и тряс Анниньку, растирал ей руки, тормошил за плечи, чтобы поскорее вывести из состояния сонной апатии.
— По закону, Робер Гуссе — мой опекун. Он обязан отпустить меня, если я выйду замуж, — бормотала Аннинька. — Но этого он никогда не позволит мне. Он никуда меня не пускает.
— Пойдем со мной. Быстрее! — Петр потянул Анниньку за руку, укутал ее своей шинелью. — Поторопимся!
Они выбежали из театра через служебный вход. На улице Петр кликнул кстати подвернувшегося извозчика и велел ему немедленно ехать к церкви Спаса Нерукотворного, что на Волковском кладбище.
На Волковке была похоронена мать Анниньки. Пусть это будет как ее последнее благословление дочери, растроганно думал Петр, торопя извозчика, который, как ему казалось, слишком слабо погоняет лошадь.
Примчавшись в церковь, они застали у алтаря одного служку, гасившего свечи. Сунув ему три рубля, Петр просил его немедля позвать батюшку и, когда тот явился, рассказал священнослужителю о судьбе несчастной сироты Анны Поляковой и сговорился с ним о сиюминутном венчании.
Аннинька, бледная и поникшая, казалось, ожила, услышав о возможности такой перемены в ее судьбе. Увидав ее счастливые глаза и честное и доброе лицо Петра, священник не мог не согласиться.
Венчание состоялось; сделали запись в храмовой книге, Петру и Анне выдали венчальную справку.
— С этого момента твой опекун ничего не может сделать с тобой против твоей воли. Ты жена моя! — торжественно сказал Петр своей новоиспеченной супруге, целуя ее.
— А ты — мой муж, — тихо сказала Аннинька.
Двери храма распахнулись.
— Остановитесь! — закричал человек в черном плаще. Выйдя из темноты к свету, он быстро и сердито заговорил с иностранным акцентом: — Я — Робер Гуссе, подданный Франции, опекун этой девицы. Она была похищена из-под моего надзора и должна быть немедленно возвращена мне.
— Поздно, господин Гуссе! Мы обвенчались, — сказал Петр.
— Вы с ума сошли, молодой человек! Эта женщина больна. Она не владеет собой. Она — буйно помешанная.
— Вы плохой врач, если ставите такой диагноз совершенно здоровому человеку.
— Думаете, я ошибся? А как насчет вас, молодой человек? Вы-то сами в себе уверены? Посмотрите, кого вы называете своей женой. Анна, сними маску!
Петр обернулся: Аннинька, только что стоявшая перед аналоем со своим бледным фарфоровым личиком, подняла руки и… сняла маску. Простую белую маску без узоров и украшений.
— Анна?!
Нет, под маской оказалась уродливая старуха с головой, выложенной на блюдо испанского воротника из множества подбородков.
Увидав ее, Петр закричал, отшатнулся и упал… в оркестровую яму.
Очнувшись, он увидел себя в театре, возле сцены.
Вокруг него, освещенные белым лучом, метались разъяренные зрители, красные от кровавой росы, черные рты рвались в беззвучном крике. Где-то вдалеке на сцене мелькнул тонкий белый силуэт — Аннинька плясала среди буйствующих убийц.
Взревев, Петр бросился на сцену, пытаясь добраться до ненавистного Гуссе. Сомнамбулы рвали на куски тело мертвой старухи, а ужасный доктор, заметив Петра, кинулся за кулисы. Студент, не обращая внимания на руки, хватавшие его за рукава и полы одежды, чтобы остановить, бежал за преступным доктором.
Проскочив сцену и миновав холодный коридорчик, заставленный деревянными декорациями, он рванул на себя дверь.
Робер Гуссе был в комнате не один — с каким-то человеком, одетым с головы до ног в черное. Когда Петр вошел в комнату, оба собеседника повернулись и с удивлением уставились на студента.
— Господин Войтеховский, если не ошибаюсь? — сказал человек в черном.
— Да, я, — чувствуя себя странно и глупо, ответил Петр.
— Я — поверенный вашей тетушки. Она скончалась вчера, и, стало быть, все ее имущество и состояние теперь за вами. Соблаговолите принять и расписаться в получении.
Поверенный протянул Петру какую-то бумагу, указав место, где следовало поставить подпись.
Петр взял со стола перо, обмакнул в чернила и расписался. Он ничего не понимал. Голова его, будто ватой набитая, сидела на плечах как чужая, и все вокруг казалось ненастоящим.
— Господин поверенный! — произнес Петр, слыша свой голос как бы со стороны, гулким, исходящим будто из пустой бочки. — Вы юрист. Я прошу вас воздействовать на этого человека. Он преступным образом подвергает опытам и обманывает людей.
— О ком вы изволите говорить? — вежливо осведомился поверенный.
— О моей невесте, Анне Поляковой. Этот человек — ее опекун. Он мучает несчастную девушку и не позволяет ей выйти за меня замуж.
Петр и сам чувствовал, что во всем, что он говорит, как будто отсутствует логика, но остановиться не мог.
— Это мой обычный случай, господин Антонов. Я предупреждал вас, — сказал Робер Гуссе и, встав, подошел к Петру Войтеховскому поближе. Заглянул ему в глаза — Петр шарахнулся в сторону, но Гуссе крепко схватил студента за плечо.
— Не вырывайтесь, — ласково сказал француз. — Я понимаю ваши чувства. Но, видите ли… Дело в том, что вы очень ошибаетесь. С вами произошло несчастье — вы ударились на представлении головой. И все, что вы видели, — это всего лишь ваши фантазии. Болезненные игры вашего мозга. Анна Полякова действительно была моей подопечной. Но она умерла. От чахотки, четыре года назад. Аннинька, которую вы видели, существует только в вашем воображении. Это ваш навязчивый бред. С юношами, у которых умирают возлюбленные, такое часто случается, поверьте мне. Я знаю. Вы должны мне верить, потому что с моей стороны нет никакой корысти…
Завороженный его голосом, Петр стоял посреди комнаты каменным истуканом. Душа его ныла, истерзанная горем, голова пылала. Неожиданно краем глаза он подметил какое-то движение: оказывается, поверенный в черном костюме, ни слова не говоря, не попрощавшись, что казалось совершенно невежливо, собрал со стола подписанные студентом бумаги и приготовился улизнуть с ними.
