— Клоун! — с отвращением сказал начальник Управления. — Значит, ты это уже обдумывал, если сейчас готовыми формулировками шпаришь! Какого же рожна ты тут комедию ломал? Чтобы я, очень тупой, твой отчет принял, тебя похвалил, а ты потом, очень умный, все вот это мне изложил?
— Извини, Иржи, не подумал, что ты так воспримешь. Конечно, я рассматривал такой вариант, да только уж очень это все зыбко. Хотел вначале от тебя подтверждение услышать, что я на верном пути.
— Ладно, закончим эти китайские церемонии, — проворчал Боучек. — Лучше подумай вот о чем: весьма возможно ментальное воздействие на людей. Ионин непосредственно перед взрывом мыслил именно в нужном направлении, что само по себе не очень удивительно, хотя достаточно маловероятно (обобщенная вероятность не выше четырех процентов). Габровский тоже подозрительно быстро сообразил, в чем тут дело. Цепочку «гениальных озарений» продолжают Михейкин и некто Беккер. Вероятность такой цепочки, как ты понимаешь, весьма невысока, во всяком случае, не более семнадцати процентов. Ну и, как ты сам заметил, в эту цепочку первыми оказались вовлечены ментоперципиенты.
— В цепочку вероятностей… А ты, значит, даже процент вероятности успел посчитать?
— Успел! Ты бы еще дольше с этой самой Грей нянчился. Цепочку вероятностей… Я бы сказал — цепочку невероятностей… Давай попробуем подбить итоги. Значит, мы выдвигаем гипотезу, что перед нами проявление чужого разума. Процент вероятности такой гипотезы равен примерно семидесяти трем процентам. Негусто, но заметно выше среднестатистической погрешности…
— Пришельцы должны быть гуманоидами, — подхватил Беккер, — должны обладать парапсихическими способностями, владеть мощной техногенной цивилизацией, дружески относиться к землянам, курировать прогресс человечества. Они предпочитают оставаться необнаруженными, например, даже с учетом только что сказанного невозможно говорить о проявлении чужого разума с полной уверенностью. А ты, значит, все-таки выяснял, почему я сразу по прибытии не явился с докладом?
— Словом, пришли к тому, с чего начали… Надо было группу отправлять, правильно говорил Гарднер, — вздохнул Боучек.
— Конечно, хозяин — барин… — сказал Беккер обиженно. — Ну ладно, отчет принят? Тогда я пошел.
Боучек исподлобья смотрел ему вслед и, когда он уже прошел полпути до двери, ворчливо сказал:
— Выяснял, не выяснял… Должен же я знать, почему мой работник с корабля сошел и вдруг пропал.
Беккер остановился и, обернувшись, серьезно сказал:
— Ты понимаешь, Иржи, эта девочка, Вера Грей, так была убита всем на нее свалившимся, что я оказался бы последней скотиной, если бы молча бросил ее в космопорту и прискакал бы сюда. Ведь она-то в смерти и Криса, и Габровского винила себя! Безо всякой логики, без оснований, но винила. Это превратилось для нее в какое-то заклятие. — Он помолчал и улыбнулся обычной своей извиняющейся улыбкой. — Кроме того, мне необходимо было еще подумать. Я ведь не мог полностью исключить присутствие «чужих». Другое дело, что высказать такое предположение должен был все-таки ты — на основании моего отчета…
Давно закрылась за Беккером дверь. Боучек встал и подошел к окну. С высоты самого высокого в Москве здания он смотрел на море крыш, простирающееся до самого горизонта, на свежую зелень парковых зон, разрезающих это море бесчисленными островками, и думал о Беккере и о Вере Грей, с которой тот сумел снять давившую ее тяжесть.
А еще он думал, что стареет и что можно спокойно уходить с работы, поскольку такой вот Беккер в Управлении не один. Это люди разные, не похожие друг на друга, но все они видят в своей работе не только основную цель Управления: поиск странного, но и главную цель — помощь попавшему в беду человеку.
Глава 6
Вера сидела перед пультом и лениво думала, что со стороны, наверное, их «Нарвал» представляет собой внушительное зрелище — полукилометровая махина с призрачным сиянием выхлопа плазменных двигателей. Как все космолетчики, она практически никогда не видела космических кораблей со стороны. Ведь не считать же за зрелище летящего корабля раскалывающий все вокруг своим грохотом момент старта! А фильмов, в которых показывают космические корабли, она обычно не смотрела — она разделяла общее для всех «космачей» пренебрежительное к таким фильмам отношение, считая, что в них все выдумано. Да и засняты там в основном старты устаревших, допотопных машин, они зрелищнее. Сплошное пламя, грохот, все дрожит, только герои-космолетчики, играя желваками на скулах, прищуренными глазами всматриваются в экраны…
Роса уже появилась на экранах, и Вера подумала, что, несмотря на прошедшие десять лет, все случившееся еще слишком живо в памяти, и поэтому, наверное, в голову приходит все что угодно, кроме деловых мыслей о рейсе.
В соседнем кресле, пристально глядя на экраны, напряженно сидел Василий, второй пилот. Для него этот рейс был первым после училища. Он молчал, не лез с расспросами, и Вера невесело усмехнулась: наслушался уже разговоров, боится разбередить прошлое.
По роду службы космолетчики составляют обособленный клан. Этому способствует и их сравнительная немногочисленность — все друг друга знают чуть ли не в лицо, — и жизнь в постоянных разъездах. Журналисты обычно пишут: «жизнь, исполненная опасностей». И как всегда преувеличивают: какие уж в наше время опасности! Разве что у разведчиков, но на то они и разведчики. Впрочем, Василий, по-видимому, еще живет школьными представлениями о романтике профессии, ожиданием риска и готовностью к подвигу. Может быть, поэтому он и молчит, упершись взглядом в экраны, а не потому, что проявляет деликатность. Скорее всего так оно и есть. А боязнь расспросов — это просто ее запоздалые страхи, выплывшая вдруг память о давно прошедшем.
Вера покосилась на соседнее кресло — Василий был сосредоточен, и Вера с запоздалым раскаянием за свои мысли подумала, что несправедлива к нему: парень толковый и старательный, и не его вина, что начинать службу ему пришлось под командой старой истеричной бабы.
К себе она тоже была несправедлива, вовсе она не была истеричной, не была старой и уж никак не была «бабой». Об этом она знала, это несколько раз промелькнуло в глазах Василия — мальчишка не умел еще скрывать свои мысли, хотя научился уже разбираться в женской красоте.
Но ей нравилось так думать, нравилось мысленно называть своего второго пилота «мальчишкой». Это почти неосознанное кокетство заставляло ее более внимательно следить за собой и по утрам искать перед зеркалом несуществующие пока морщинки у глаз, оставленные если не неумолимым временем, то хотя бы стартовыми перегрузками.
Результатом таких мыслей явилось неожиданное для самой Веры ворчливое приказание:
— Готовься! Сажать корабль будешь самостоятельно.
— Есть! — радостно отрапортовал Василий, и Вера опять начала ругать себя: поддалась настроению, ведь вахта ее, значит, ей и сажать корабль, и ни к чему баловать «мальчишку», успеет еще, налетается. Надоедят еще ему самостоятельные взлеты и посадки, как они ей надоели. Нет, положительно, на нее подействовал этот рейс, за
