— Димыч, сломаю и скажу, что так и было! — нахмурился бравый комиссар. — Ты же знаешь правила.
— Так была Шоколадка пьяна или нет? — я убрал диктофон и достал обычную записную книжку и стилос.
— Ну, не то, чтобы очень, но и не совсем уж, — Олег сунул пустую бутылку под стол. — Ноль-четыре или ноль-пять промилле: бутылка пива или стакан вина… Короче, если ссора, по крайней мере, не пьяная.
— А какая?
— Да никакой! — Николай вдруг соскочил с подоконника и принялся расхаживать из угла в угол, размахивая трубкой. — Черт побери! Ведь не сама же она себя?!
— Не сама, — откликнулся Ракитин, — но… похоже, все-таки сама.
— Канделябром? Двумя руками? В висок?!
— А что?
— Ты сам попробуй. Пресс-папье, например, а мы посмотрим.
Берест снова сел, на этот раз прямо на стол.
— Давай, следственный эксперимент номер один!..
Мне между тем удалось ухватить за виляющий хвостик одну верткую мыслишку и вытянуть на свет, но вид ее оказался весьма непрезентабельным. Как бывший врач, я понимал, что этого не может быть, но, тем не менее, я встрял с ней в спор профессионалов:
— Братцы, а, как по-вашему, у кого могут быть одинаковые отпечатки пальцев?
— Ни у кого, — автоматически отреагировал Олег и тут же повернулся ко мне. — Собственно, что ты имеешь в виду?
— Ну, если предположить, — продолжал я, чувствуя себя круглым идиотом, — что у преступника точно такие же отпечатки пальцев, то все сходится. Близнецы или двойники, например…
— Гениально! — хмыкнул Ракитин. — В тебе сейчас кого больше — врача или фантаста? Даже Степа знает, что у близнецов не бывает идентичных отпечатков. К тому же у Закревской нет ни братьев, ни сестер. Сюжет для романа…
— Для уголовного дела, — неожиданно серьезно отозвался Николай. — Ежу понятно, что это не самоубийство, — он слез со стола и уселся в свое официальное кресло. — Так, треп окончен, начинается отработка версий: убийство с целью ограбления или из мести. Ракитин, какую легенду предпочитаешь?
— Вторую, — Олег медленно встал и с хрустом потянулся.
— Согласен. А тебе, Димыч, я напоминаю еще раз: «без протокола», — и бравый комиссар уставил в меня указательный палец, будто прицелился из «кольта» сорок пятого калибра.
— Обижаешь, Матвеич, — в тон ему откликнулся я и тоже поднялся. — В рабочем порядке: тридцать-сорок строк в «подвале».
— Ракитин, помощь нужна? — Берест спросил таким тоном, в котором ясно сквозило «лучше откажись, все равно не дам».
— Нет, — сказал я и посмотрел на Олега.
— Нет, — ответил тот и вышел, хлопнув дверью.
— Бай-бай, май френд! — я сделал Николаю ручкой и поспешно ретировался, пока до него не дошел смысл последнего диалога.
Однако, как я ни спешил, Ракитина догнать не удалось, я только услышал прощальный рев его джипа. Правда, сие меня нимало не огорчило. Напротив, так было даже удобнее: времени предостаточно, а значит можно покопаться в этом деле самому, а заодно и оказать негласную помощь следствию. Ведь известно, что журналисты на самом деле и есть главные сыскари, а все прочие служители Фемиды лишь делают вид, что знают, где и кого искать, беспардонно пользуясь плодами трудной работы служителей Пегаса.
А потому я приободрился, закурил и потопал прямиком к первоисточнику всех информационных каналов нашего славного города — в ночной клуб «Наяды», благо, там я был почти как «щука среди карасей», ибо мои «добровольные» помощники и помощницы, особенно последние, души во мне не чаяли с тех пор, как я три года назад во всеуслышание объявил, что не намерен более связывать себя оковами брака.
Мои старенькие «Casio» на молектронных чипах отметили перезвоном курантов одиннадцать часов, когда я толкнул широкую сверкающую дверь. Здесь, как и во всяком подобном, уважающем себя, заведении, уже началась еженощная «тусовка», а попросту — хорошо продуманное, методичное выравнивание извилин молодых мозгов с помощью синтетической музыки и синтетических напитков в сочетании с синтетическими чувствами. Публики было пока относительно немного, так что я без труда добрался до стойки бара и уселся на высокий красный табурет. Закурив, я принялся не спеша оглядывать помещение, выискивая знакомые физиономии среди скачущей оравы «юных павианов».
Да, зрелище было — хоть куда! От пестроты одежды и блеска огней зарябило в глазах, и выступили слезы. Хохот, пьяный галдеж, надрывные вопли, символизирующие по мнению их издающих бурные эмоции, и музыка! Если это музыка… Боже, ну почему ты придумал только семь нот, да еще и не научил ими пользоваться?
Едва я расположился, напротив буквально из воздуха материализовался вездесущий и непотопляемый как атомная подлодка Мишка Фукс по прозвищу Сильвер, главный содержатель заведения, лучший бармен всех времен и народов и великий знаток пива.
Мишку я знал уже наверное лет десять. И все это время он был толст, добродушен и слегка пьян. Вообще-то, если учесть, сколько алкоголя ему приходилось выпивать ежедневно со всеми, кого он знал лично из посетителей бара, оставалось лишь удивляться, как Сильвер до сих пор не угодил в соответствующее лечебное заведение. Но лично я полагал, что весь секрет был в том, что Мишка пил исключительно легкое пиво или вовсе безалкогольное. А уж в способностях к разливу напитков ему равных просто не было.
Как-то в прошлом году мы с Ракитиным, после бурных именин нашего однокашника, Игорька Калюжного, гордости и кошмара всей школы (гордости по успеваемости и кошмара по поведению), зашли к Сильверу «на огонек», дабы пополнить «топливные баки» (дело было зимой, и на дворе стоял тридцатиградусный мороз). Мишка встретил нас весьма радушно, и когда Олег, скорее в силу профессиональной привычки, нежели от желания подколоть «доброго еврея», предложил ему пари на бутылку коньяка, что он, крутой опер, засечет Мишку на жульничестве, тот, не моргнув глазом, согласился. После чего набулькал нам по сто пятьдесят сухого «Мартини», отмеряя дозы специальным стаканчиком на глазах Ракитина. Олег тут же потребовал обычный граненый стакан на двести пятьдесят граммов, и каково же было его удивление, когда обе порции вина спокойно уместились в этом объеме!
— Здорово, райтер! — приветствовал меня Сильвер в своей обычной «панковой» манере.
Имея два высших образования, филологическое и юридическое, Мишка прекрасно знал четыре языка, включая идиш и хинди, но «на работе» предпочитал общаться на молодежном арго, тяготея именно к лексикону панков и рокеров. Экстерьер он поддерживал тоже соответствующий: застиранный до белесого состояния тельник, кожаная затертая безрукавка, сплошь покрытая всевозможными бляхами и заклепками, на шее — витая железная цепь с огромным «пасификом» и черная «бандана» на голове поверх копны длинных спутанных смоляных кудрей. Единственной дополнительной деталью, не совсем вписывающейся в образ крутого рокера, но зато объясняющей прозвище, являлась засаленная круглая черная нашлепка, прикрывающая левый глаз. Но мало кто знал, что повязка эта не «понта ради», а самая настоящая. Мишка действительно потерял глаз в страшной драке лет восемь назад, отстаивая свое национальное достоинство.
