– Да садись же! Подобной позой только испортишь себе осанку!
Гермиона подчинилась и неохотно заняла свое место, гадая, не лучше было бы сразу сбежать. Однако колебания длились ровно до того момента, когда Фенуик принес ее любимый завтрак: копченую сельдь и тосты, за которые она принялась с обычным аппетитом.
Пусть жизнь перевернулась, но желудок в прекрасном состоянии. Чего не скажешь о платье цвета ноготков и туфельках. А новые перчатки?!
На секунду оторвавшись от тарелки, Гермиона скорбно вздохнула. Одну удалось спасти. Другой… придется остаток жизни наслаждаться пребыванием в Дайалсе, потому что она не вернется за ней, пусть даже эта пара была самой любимой.
Может, ей удастся уговорить месье Бедара сделать еще одну, такую же? Если, конечно, Себастьян согласится выдать ей аванс в счет денег будущего года.
– Мне тоже кажется, что ты здорова, – заметила мать. – Постарайся не расстраиваться так каждый раз, когда граф появляется рядом. Так не годится, Минни.
– Уверяю, матушка, больше такого никогда не случится, – пробормотала Гермиона. Стоит только вспомнить о том, как граф остался в одной рубашке. Вид этого совершенного тела пробудил в ней совсем другие эмоции. Похоже, ее ждут неприятности иного рода!
– Очень на это надеюсь, – изрекла графиня, делая знак Фенуику принести еще ветчины. – Тем более что я очень хотела бы видеть тебя женой этого человека.
К несчастью, Гермиона только что глотнула чаю, который мощной струей немедленно вырвался обратно и забрызгал весь стол.
– Ч-что т-ты от меня х-хочешь?!
– Чтобы ты постаралась привлечь внимание Рокхерста, – пояснила мать с таким рассеянным видом, словно просила передать тост. – Он очень богат и к тому же красив. Если хотя бы половина слухов, которые ходят о нем, – правда, ты будешь самой счастливой на свете женщиной.
– Мама!
Лицо Гермионы немедленно приняло оттенок клубничного джема, стоявшего перед ней в горшочке. И не важно, что всего несколько минут назад она думала о том же! Ну почему матери понадобилось сказать об этом вслух? Почему?! Не говоря уже о том, с чего бы это ей вообще приспичило замечать подобные вещи!
– Думаю, он будет прекрасным мужем. И не смотри так на меня! У меня больше опыта в подобных вещах, и могу сказать, что человек, искушенный в любви, куда предпочтительнее неопытного зануды.
– Но ты всегда считала его повесой худшего разбора, – напомнила Гермиона в надежде отговорить мать от принятого решения.
– Так и было, – кивнула мать, размахивая тостом, как скипетром. – Но с тех пор, как он повез нас в оперу…
– Не нас, а Шарлотту, – поправила Гермиона. – Мы были там, чтобы придать необходимую респектабельность всему вечеру.
– Да-да, но, Гермиона, твоя точка зрения неверна. Он ухаживал за Шарлоттой только, чтобы подтолкнуть Себастьяна к решительным действиям. Такой милый человек! Помог этим двоим найти друг друга!
– Пфф! – фыркнула Гермиона. В ту ночь мать так увлеклась болтовней с приятельницами, что не заметила, какие взгляды бросал на Шарлотту граф. Но что теперь об этом вспоминать? Шарлотта замужем за Себастьяном, и парочка отправилась в свадебное путешествие!
А вот граф… совсем другое дело.
– Может, у Рокхерста нет моральных принципов, зато как же он богат! – разглагольствовала мать. – И раз теперь он решил жениться…
– Не думаю, что у него подобные намерения…
– Ну конечно, он собрался жениться! Недаром приезжал в «Олмак»!
Разумеется, любое появление мужчины в «Олмаке» на языке посвященных означало одно: «Я готов немедленно жениться на вашей дочери».
– Либо он действительно спятил, как его остальные замшелые родственники, – объявила графиня, – либо хочет жениться. Предпочитаю думать, что его вдохновил пример семейного счастья Себастьяна и Шарлотты, а не брать в расчет весьма неприятную альтернативу.
Гермиона задалась вопросом: не стоит ли просветить матушку, объяснив, что она подобралась куда ближе к правде, чем подозревает? И что граф действительно безумен.
Пока матушка продолжала без умолку трещать, раскрывая подробности плана по превращению дочери в графиню Рокхерст, Гермиона старалась доесть завтрак, а заодно обдумать детали побега. Может, стоит, подобно сестре Корделии, удалиться в Бат и посвятить жизнь науке? А если мать окажется слишком уж настойчивой, разыскать отца и жить с ним на некоем языческом острове в Тихом океане?
Лишь бы подальше от матери. И от него. Графа Рокхерста. Его голубых глаз, упрямого подбородка и мускулистых…
В этот момент в комнату влетели Виола и Гриффин. Уселись за стол, поймали нить беседы, поняли, что к ним она не имеет ни малейшего отношения, и с неприкрытой радостью принялись завтракать.
А вот Гермиона обнаружила, что и сельдь, и тосты приобрели вкус опилок. Оказалось, что забыть о графе куда труднее, чем она ожидала. Кроме того, она, любопытная от природы, сейчас буквально изнемогала под бременем вопросов, на которые не получила ответов.
Первое: почему Милафор называл графа Паратусом? И почему лорд Рокхерст считает своей обязанностью избавлять Дайалс от подобных созданий? Почему просто не позвать стражников и не предоставить им разбираться с этим делом?
О Господи, она, сама того не зная, сунула нос туда, где ей быть не полагается. Ах, если бы только Корделия была здесь, а не в Бате, где изучала документы о древних развалинах, сидя на чердаке теткиного дома! Она смогла бы определить, что такое «Паратус» и что это за создание такое, Милафор.
– Думаю, постановка сцен из «Бури» станет идеальным фоном для его ухаживаний, – протянула мать.
Последовала долгая напряженная пауза. Брат с сестрой уставились на Гермиону, словно ожидая ее протестов. О Боже, что мать затеяла на этот раз?!
– Гермиона, перестань считать ворон, – рассердилась леди Уолбрук. – Думаю, театральный вечер позволит показать тебя с наилучшей стороны. Мы, разумеется, пригласим графа.
Гриффин и Виола дружно повернули головы, словно наблюдая, как словесный поток, подобно лаве, медленно пробирается по столу.
Однако для Гермионы речи матери были подобны выпущенному из арбалета болту, с убийственной меткостью ударившему ее в грудь. Театральный вечер? С графом??
И не важно, что отныне после заката солнца ее невозможно увидеть. Главное, что матери взбрело в голову завербовать лорда Рокхерста в актеры для своего любительского спектакля!
Гермиона сжала дрожащие губы. Может, при следующей встрече с Рокхерстом стоит уговорить его пристрелить ее? Тогда оба не окажутся в неловком положении, Изображая неведомо что на любительской сцене.
Не то чтобы она намеревалась снова последовать за ним…
– «Буря» – идеальная пьеса, – продолжала леди Уолбрук, не замечая, в какой ужас пришла дочь и в каком восторге пребывают остальные двое ее отпрысков. – Рокхерст – истинный Просперо, не находишь? Томящаяся душа, можно сказать.
