— Знаете, что любопытно? — вмешался Бахметьев. — Домик действительно был приобретен — но купил его не Кирюшин, а Аболин. Законнейшим образом, у вдовы титулярного советника Храмцова, после смерти мужа решившей уехать из Москвы в родную Вологду. Не дворянский особняк, конечно, — этакий небольшой, но уютный домик с садиком в Замоскворечье. Вот уже пять месяцев Аболин там обитает тихо и благонравно, как истый замоскворецкий житель. С некоторых пор у него там объявился дворник, он же сторож и прислуга за все. И снова та же история: вид на жительство настоящий, вот только хозяин его, крестьянин Олонецкой губернии, будучи в прошлом году обокраден, лишился в том числе и вида… Мужик мужиком, ничего интересного… вот разве что со двора практически не сходит, даже кабака ближайшего не посещает — а это, согласитесь, замоскворецкому, да и иному любому дворнику как-то даже и несвойственно. Ну, может, он сектант какой-нибудь, случается… Другой прислуги в доме нет, что несколько странно: с тем доходом, каким Аболин сейчас располагает, мог бы и кухарку нанять, да и служанка не помешала бы…
— И чем он занимается? — спросил Савельев.
— Совершенно непонятно, — сказал Бахметьев. — Неделями безвылазно сидит дома. Разве что иногда развлечения ради привозит к нему Кирюшин… мамзелек, — он криво усмехнулся. — Отсюда следует, что уж Аболин-то точно не сектант и мелких радостей жизни не чурается… Но, повторяю, сидит дома почти безвылазно. Это походило бы на положение человека, вынужденного скрываться от полиции, но тут уж мы проверили самым тщательным образом: такой человек полиции совершенно неизвестен и ею не разыскивается.
— Значит, у него бывает только Кирюшин и… мамзельки?
— То-то и оно, что нет, — сказал Бахметьев, как показалось поручику, чуть растерянно. — Здесь возникает еще одна загадка. Вот уже два месяца, как Кирюшин его познакомил вот с этой парочкой… — он достал снимки.
Вот это были люди совершенно иного полета, нежели Кирюшин… Прекрасно одетый молодой человек с волевым и чуть надменным лицом, в котором сразу угадывалась сильная личность. Очаровательная девушка, одетая, как дама из общества, с надменной посадкой головы, какая вырабатывается поколениями. Вроде бы таких ничто с Кирюшиным и связывать не должно…
— Крайне любопытные экземпляры… — сказал Бахметьев, покрутив головой. — Крайне… Василий Борисович Липунов, в некоем специфическом обществе известный также как «Роберт-Дьявол» и «Кондотьер»…
— Уголовный? — спросил Савельев. — Но клички что-то для уголовного… сложноваты…
— Вот именно. Ну что вы, какой уголовный… Вовсе даже наоборот… — Бахметьев, усмехнувшись, мастерски просвистал первый куплет запрещенной «Марсельезы».
— Ах, вот оно что! — воскликнул Савельев. — Из нигилистов?
— И из каких! «Народная воля». Происхождения самого благородного, несколько столетий назад генеалогическое древо даже пересеклось иными веточками с Рюриковичами. Правда, лет двести назад фамилия в силу каких-то обстоятельств утратила право на княжеский титул — такое, историки пишут, случалось. Но все равно, высокого полета птица. В «Народной воле», если вы знаете, немало особ самого знатного происхождения, кого ни возьми, в Бархатную книгу записан… Так вот, этот субъект — многолетняя головная боль как Третьего отделения, так и преемников сего учреждения. Подозревается… да в чем он только ни подозревается! И в причастности к трем как минимум покушениям на покойного государя, и к устройству типографии нелегальной литературы в Женеве, и к убийству полковника жандармов Мазина… Длиннейший, знаете ли, список. Однако… — Бахметьев печально покривил губы. — Однако ни разу не уличен и не взят с поличным. Блестяще конспирируется. Неуязвим. Я знаю людей, которые его имени спокойно слышать не могут — сатанеют… Понять их можно…
— А девица?
— Девица… Из того же гнезда гадючка. Нина Юрьевна Издольская, тоже столбовая дворянка… — Бахметьев сделал странную гримасу, лишенную, однако, веселости. — Самое смешное и грустное, что ваш покорный слуга с ней пребывает пусть и в отдаленнейшем, но родстве. Российское дворянство, знаете ли, все друг другу родня… То ли кузен ее троюродной прабабушки был женат на племяннице четвероюродного брата моего прадедушки, то ли что-то в этом роде. Этакое древнее соприкосновение веточек… Случается. Так вот, сама девица никогда в «Народной воле» не состояла и в деятельности ее не участвовала, но — из сочувствующих. Бешеные деньги передала за последние пять лет на благородную деятельность единомышленников — благо богата. И снова не подкопаешься… С господином Липуновым вот уже примерно года три состоит, так сказать, в браке — ну, не венчанном, разумеется, у нигилистов таков обычай, они же все насквозь передовые и на отжившие предрассудки плюют…
— А каким образом Липунов оказался знаком с Кирюшиным? Вроде бы совершенно разные люди…
Бахметьев усмехнулся:
— Да, понимаете ли, в свое время господин Кирюшин, еще будучи на службе, тоже восхотел стать передовым и прогрессивным — тогда это было ужасно модно, да и нынче мода не похоже, чтобы прошла… Стал ходить на разные сборища, книжечки запрещенные почитывать, даже витийствовать пробовал в духе либертэ, эгалитэ и фратернитэ. Только после первого марта недоброй памяти восемьдесят первого, как вся эта модная публика, перепугался насмерть, книжки выкинул, знакомства порвал… Но оказалось, не все. Оказалось, с Липуновым они порой встречались… К чему я веду? Дело в том, что, кроме Кирюшина, в доме у Аболина частенько бывает и эта наша очаровательная пара. Отношения настолько тесные, что они там порой даже ночевать остаются, а однажды, мой агент докладывал, три дня в гостях провели безвылазно. — Бахметьев поднял ладонь: — Аркадий Петрович, на вашем лице, я вижу, изобразилась во-от такими буквами радостная догадка… Увы, ничего подобного. Мы-то об этом моментально подумали, сразу, как только Липунов первый раз у Аболина объявился. Чины Охранного отделения клянутся и божатся: никогда прежде Аболин не был замечен не то что в рядах нигилистов, но и в отдаленнейшей близости… Полное впечатление, что он прежде никогда и нигде не был замечен. Открылась калитка в стене — и вышел он оттуда, непонятно откуда… — Бахметьев покосился на Рокотова. — Для господина поручика сие обстоятельство служит еще одним доказательством его гипотезы, но я настроен гораздо более скептически…
— Наблюдательная станция… — сказал Рокотов упрямо.
— Ну, разумеется, — кивнул Бахметьев. — Вы непременно проводите Аркадия Петровича и на наблюдательную станцию, чтобы он там побеседовал с господами физиками. Я ничего не намерен укрывать, я ведь сам пригласил для консультации офицера из Гатчинского батальона… Только, позвольте, я сначала закончу? Я еще не все Аркадию Петровичу рассказал, — он улыбнулся чуть смущенно. — С месяц назад, от безнадежности, честно признаться, мы решили устроить у господина Аболина самый тщательный обыск. Ну, разумеется, чтобы ничего не заподозрил, не у него одного — перегнули от подвала до чердака восемь домов, весь тамошний конец. Назавтра пустили там слух, что жандармы ищут тайный склад, на котором нигилисты держат взрывчатые материалы. Кажется, поверили, в том числе и Аболин… Переодели людей в полицейские и жандармские мундиры, кое-кто, в партикулярном, изображал агентов Охранного. Роман Степанович, разумеется, по его горячей просьбе, принял самое деятельное участие… Не изложите ли ваши впечатления, Роман Степанович? — предложил он без малейшей насмешки.
