— У короля есть ребенок, рожденный в браке.
Норфолк оборачивается, мгновенно багровея.
— Мария? Эта говорящая козявка?
— Когда-нибудь она вырастет.
— Мы подождем, — говорит Суффолк. — Ей ведь сейчас четырнадцать?
— А лицо с наперсток! — Герцог демонстрирует собравшимся палец. — Женщина на английском троне, уму непостижимо!
— Ее бабка была королевой Кастилии.
— Женщина не может вести армию.
— Изабелла смогла.
— Кромвель, а вы что тут делаете? — спрашивает герцог. — Господские разговоры слушаете?
— Милорд, ваши вопли услышит последний нищий на улице. В Кале.
Гардинер оборачивается к нему, заинтересовавшись.
— Думаете, Мария может взойти на престол?
Кромвель пожимает плечами.
— Смотря кто будет ей советовать. За кого ее выдадут.
— Пришло время решительных действий. Половина европейских крючкотворов корпит над бумагами Екатерины… Та диспенсация. Эта диспенсация… В английской записано так, в испанской эдак. Плевать. Дело уже не в бумажках.
— А из-за чего спешка? — спрашивает Суффолк. — Ваша племянница понесла?
— Нет! А хорошо бы. Тогда ему пришлось бы что-то предпринять.
— Что? — спрашивает Суффолк.
— Понятия не имею. Пожаловать себе дозволение на развод?
Шарканье, ворчание, вздохи. Кто-то смотрит на герцога, кто-то — себе под ноги. Все здесь хотят, чтобы желание короля исполнилось. От этого зависит их жизнь и будущее. Он видит впереди их путь: извилистая тропа вьется по равнине, горизонт обманчиво чист, равнину пересекают канавы, нынешний Тюдор — лицо и одежда заляпаны грязью — ловит ртом воздух.
— Тот добрый человек, что вытащил короля из канавы, как его звали?
— Мастера Кромвеля заботят деяния простолюдинов, — сухо роняет Норфолк.
А он и не думал, что они помнят. Однако Норрис говорит:
— Я знаю, его звали Эдмунд Моди.
Жаль, что не Мадди,
[40]
говорит Суффолк. Он смеется в голос. Все на него смотрят.
День всех святых: как говорит Норфолк, снова ноябрь. Алиса и Джо приходят его проведать, ведя Беллу — нынешнюю Беллу — на розовой шелковой ленте. Он поднимает глаза: чем я могу быть полезен двум юным леди?
— Сударь, — начинает Алиса, — уже два года прошло, как умерла тетя Элизабет. Не могли бы вы написать кардиналу, чтобы он попросил папу выпустить ее из чистилища?
— А как же твоя тетя Кэт? Твои кузины, мои дочери?
Девочки переглядываются.
— Нам кажется, они промучились недостаточно долго. Энн Кромвель гордилась, что умеет считать, и хвастала, что учит греческий. А Грейс кичилась своими волосами и врала, будто у нее есть крылья. Нам кажется, им еще рано покидать чистилище. Однако кардинал может и за них заступиться.
[41]
И кто тянул тебя за язык? Кто не просит, тот не получает.
— Вы так много сделали для кардинала, он не откажет. — Алиса пытается увлечь его своей затеей. — Король нынче не жалует кардинала; может, папа к нему расположен?
— Говорю вам, — подхватывает Джо, — кардинал пишет папе каждый день. Непонятно, кто только зашивает ему письма. А еще кардинал может послать папе маленький подарочек, вознаграждение за труды. Тетя Мерси сказала, что папа ничего не делает задаром.
— Идемте, — говорит Кромвель.
Девочки снова переглядываются. В дверях он пропускает их вперед. Лапки Беллы стучат по полу. Джо отпускает поводок, но Белла не обгоняет, держится сзади.
Мерси и старшая Джоанна сидят рядком. В комнате висит недоброе молчание. Мерси читает, проговаривая слова про себя. Джоанна уставилась в стену, на коленях вышивка. Мерси закладывает страницу, спрашивает:
— Это что, послы явились?
— Скажи ей, Джо, — говорит он, — скажи матери то, что сказала мне.
Джо хлюпает носом. Алиса берет дело в свои руки.
— Мы хотим, чтобы тетю Лиз выпустили из чистилища.
— Чему вы их учите? — спрашивает он.
Джоанна пожимает плечами.
— У взрослых свои убеждения.
— Господи, что творится под этой крышей! Дети верят, что папа спускается в ад со связкой ключей! Учитывая, что Ричард отрицает святое причастие…
— Что? — удивляется Джоанна. — Что он отрицает?
— Ричард прав, — говорит Мерси. — Когда Господь сказал, сие есть тело Мое, Он имел в виду, это символизирует Мое тело. Он не обращал священников в колдунов.
— Но Он сказал: сие есть. Не как бы тело, а тело. Иначе выходит, что Господь соврал, а это немыслимо.
— Господь может все, — говорит Алиса.
— Ах ты, маленькая проказница! — напускается на нее Джоанна.
— Если бы моя мама была тут, она бы тебя стукнула.
— Без рукоприкладств, — говорит он. И добавляет, — пожалуйста.
Остин-фрайарз — мир в миниатюре. В последние годы он больше напоминает поле битвы, чем семейный очаг, или один из тех биваков, где собрались уцелевшие и в отчаянии взирают на искалеченные тела и погубленные надежды. Однако они по-прежнему под его командой, его последние закаленные в битвах воины. И если они не сгинут в следующей схватке, ему придется учить их хитроумному искусству смотреть в обе стороны: вера и дела житейские, папа и евангельские братья, Екатерина и Анна.
Он глядит на ухмыляющуюся Мерси, на Джоанну, которой кровь бросилась в лицо. Отворачивается от Джоанны, гонит прочь мысли — и не только о богословии.
— Вы ни в чем не виноваты, — говорит он девочкам. Однако детские лица по-прежнему насуплены, и тогда он решает подсластить пилюлю: — Я хочу сделать тебе подарок, Джо, за то, что сшиваешь мои письма кардиналу.
[42]
И тебе, Алиса. Повод нам ни к чему. Я подарю вам мартышек.
Девочки переглядываются. Джо сражена наповал.
— А вы знаете, где их взять?
— Знаю. Я был в гостях у лорда-канцлера, его жена держит такую. Эта кроха сидит у нее на коленях и слушает все, что та ей скажет.
