— Я ценю милостивое расположение вашей светлости.
— Вот что, Кромвель, приезжайте ко мне в Кенингхолл, поговорите с моей женой. Она сама не знает, чего хочет! Не нравится, видите ли, что я держу дома девку, каково? Я говорю ей, а куда ее девать? Будет лучше, если мне придется выходить из дома на ночь глядя? Скакать куда-то зимой, по скользкой дороге! Я не могу ей этого втолковать, может, вы сумеете?
Герцог поспешно добавляет:
— Хотя нет, не сейчас… Куда важнее повидать мою племянницу.
— Как она?
— Анна жаждет крови, — говорит Норфолк. — Она готова скормить кардинальские кишки своим спаниелям, а его руки и ноги прибить к воротам Йорка.
В это хмурое утро глаза Кромвеля устремлены на Анну, однако взгляд различает в полумраке комнаты какое-то смутное движение.
— Доктор Кранмер, только что из Рима, — говорит Анна. — Разумеется, ничего хорошего он не привез.
Они давние знакомцы. Кранмер время от времени исполнял поручения кардинала — впрочем, эка невидаль! — а сегодня улаживает королевские дела. Они опасливо обнимаются: кембриджский богослов, выскочка из Патни.
— Жаль, что вы не преподавали в нашем колледже, я про кардинальский колледж говорю. Его милость всегда о том сокрушался. Мы бы приняли вас со всем возможным почетом.
— Думаю, ему хотелось большей определенности, — усмехается Анна.
— Со всем уважением к вам, леди Анна, но король почти обещал заново учредить колледж. — Кромвель улыбается. — И, возможно, назвать в вашу честь?
На шее Анны висит золотая цепь с крестом. Иногда она принимается ее теребить, спохватывается — и кисти снова ныряют в рукава. Привычка бросается в глаза, люди судачат об уродстве, которое она прячет, однако он подозревает, что это проявление ее скрытности.
— Мой дядя Норфолк утверждает, что Вулси обзавелся отрядом в восемьсот бойцов. Говорят, он состоит в переписке с Екатериной. Еще говорят, что скоро Рим выпустит декреталию, обязывающую короля меня оставить.
— Крайне неблагоразумно для Рима, — подает голос Кранмер.
— Вот именно. Никто не смеет ему указывать. Он простой служка, король Англии или малое дитя? Во Франции подобное невозможно: там священники знают свое место. Как сказал мастер Тиндейл: «Один король, один закон, так установлено Богом во всех земных пределах». Я читала его «Смирение христианина» и даже показала королю некоторые пассажи. Подданный должен беспрекословно повиноваться государю как самому Господу. Папе следует знать свое место.
Кранмер с улыбкой смотрит на леди Анну как на сообразительное дитя, которое он обучает грамоте.
— Я хочу кое-что вам показать, — говорит Анна, смотрит вбок. — Леди Кэри…
— Прошу вас, — пытается возразить Мария, — не стоит придавать этому значения…
Анна щелкает пальцами. Мария выходит на свет в сиянии светлых волос.
— Дай сюда, — говорит Анна, разворачивает листок бумаги. — Я нашла его в кровати, можете поверить? В ту ночь постель перестилала эта тошнотворная бледная немочь, разумеется, из нее слова не вытянешь, она хнычет, стоит мне только бросить на нее косой взгляд. Так что я понятия не имею, кто это подложил.
Она разворачивает рисунок, на нем три фигуры. В центре — король, большой и важный, и, чтобы отмести последние сомнения, с короной на голове. По обеим сторонам от короля две женщины, у левой нет головы.
— Это королева, Екатерина, — говорит Анна. — А это я. Анна sans tête.
[38]
Доктор Кранмер протягивает руку.
— Отдайте мне, я порву.
Анна комкает бумагу.
— Я сама. Это пророчество о том, что королева Англии будет казнена. Но пророчества меня не пугают, и даже если они правдивы, я не отступлюсь.
Мария замерла в той позе, в которой Анна ее оставила: ладони сжаты, словно она все еще держит рисунок в руках. Господи, думает Кромвель, убрать бы эту женщину куда-нибудь подальше от остальных Болейнов. Однажды она сделала мне предложение. Я отверг ее. Сделает снова — снова отвергну.
Анна отворачивается от света. Щеки ввалились — какой бестелесной она кажется! — но в глазах огонь.
— Ainsi sera,
[39]
— говорит она. — Неважно, чьи это происки. Я все равно его заполучу.
На обратном пути они молчат, пока не встречают белокожую девушку, бледную немочь, в руках у нее стопка белья.
— А вот и та, что хнычет, — говорит Кромвель. — Так что не советую бросать на нее косые взгляды.
— Мастер Кромвель, — говорит девушка, — говорят, зима будет долгой. Пришлите нам еще ваших апельсиновых пирожных.
— Давненько я вас не видал… Что делали, где пропадали?
— По большей части занималась рукодельем, — говорит она. — Была там, куда пошлют. — На каждый вопрос по отдельности.
— Шпионили.
Она кивает.
— Но похвастать мне нечем.
— Не уверен. Вы такая миниатюрная, такая неуловимая.
Он хотел сделать ей комплимент. Девушка благодарно щурится.
— Я не говорю по-французски. Прошу вас, и вы не говорите. Иначе что я им скажу?
— Для кого вы шпионите?
— Для братьев.
— Знаете доктора Кранмера?
— Нет, — отвечает она, не сообразив, что Кромвель представляет своего спутника.
— А теперь, — велит он, — назовите ваше имя.
— А, ясно. Я дочь Джона Сеймура. Из Вулфхолла.
— Я думал, дочери Сеймура состоят при королеве Екатерине, — удивляется он.
— Не всегда, не сейчас, я уже говорила, я там, куда пошлют.
— Но не там, где вас ценят.
— У меня нет выбора. Леди Анна привечает фрейлин королевы, желающих проводить время в ее обществе. — Она поднимает глаза, бледное лицо пунцовеет. — Таких по пальцам пересчитать.
Все поднимающиеся семейства нуждаются в сведениях. Король объявил себя холостяком, каждой юной деве есть о чем мечтать, и далеко не все в королевстве ставят на Анну.
— Что ж, удачи, — говорит он. — Постараюсь не переходить на французский.
— Буду признательна. — Она наклоняет голову. — Доктор Кранмер.
Он оборачивается ей вслед, на миг в мозгу рождается подозрение, о рисунке в кровати. Хотя нет, вряд ли.
— А вы освоились среди фрейлин, — улыбается доктор Кранмер.
— Не совсем. Я не знаю, которая эта из дочерей, их по меньшей мере три. Полагаю, сыновья Сеймура честолюбивы.
— Я едва их знаю.
