Хмурое утро, низкое беспросветное небо. Свет оттенка потускневшего олова еле пробивается сквозь стекло. Но как ярко одет Генрих, словно король в новой колоде; какими маленькими кажутся его пустые голубые глаза.
Вокруг Генриха Тюдора толпа придворных; они намеренно не замечают Кромвеля. Улыбается только Гарри Норрис, вежливо желает доброго утра. По знаку короля придворные отходят. В разноцветных плащах — двор собирается на охоту — они клубятся, теснятся, перешептываются, продолжая беседу при помощи кивков и пожиманий плечами.
Король смотрит в окно.
— Как поживает?..
Не хочет произносить вслух имя.
— Он не поправится, пока вновь не обретет расположение вашего величества.
— Сорок четыре, — говорит король. — Сорок четыре обвинения, сударь.
— При всем почтении к вашему величеству, на каждое обвинение у нас есть ответы, и на суде мы готовы их предъявить.
— А здесь и сейчас?
— Если ваше величество изволит присесть.
— Вас не поймаешь на слове.
— Я хорошо подготовился.
Он отвечает, не раздумывая. Король улыбается. Этот легкий изгиб алых губ. У Генриха крохотный, почти женский рот, слишком маленький для его лица.
— Когда-нибудь я непременно выслушаю вас, но сейчас меня ждет милорд Суффолк. Как думаете, развиднеется? Не хотелось бы просидеть взаперти до обедни.
— Думаю, развиднеется, — соглашается он. — Отличный денек погонять по полям зайцев.
— Мастер Кромвель! — Король отворачивается от окна и смотрит прямо на него, пораженный. — Вы же не разделяете мнения Томаса Мора?
Он ждет, не представляя, о чем речь.
— La chasse.
[29]
Мор считает охоту варварством.
— Вот оно что. Нет, ваше величество, я одобряю любое развлечение, лишь бы вам в радость. Все дешевле, чем воевать. Да только… — Осмелится ли он? — В других странах охотятся на медведей, волков и вепрей. Когда-то они водились и в наших дремучих лесах.
— Мой французский кузен охотится на вепря. Иногда обещает прислать мне вепрей по морю. Однако мне кажется…
Вам кажется, что Франциск над вами смеется.
— Мы, джентльмены, — Генрих смотрит в упор, — так вот, мы, джентльмены, обычно говорим, что охота готовит нас к войне. И тут возникает щекотливый вопрос, мастер Кромвель.
— Вопрос и вправду щекотливый, — говорит он весело.
— Лет шесть назад вы утверждали в парламенте, что война мне не по карману.
1523-й год. С тех пор минуло семь лет. Сколько длится их разговор? Семь минут? Хватило и семи. Отступишь — и Генрих загонит тебя, как зайца. Пойдешь напролом, и, возможно, король начнет колебаться.
— Ни одному властителю в истории война не была по карману, — говорит он. — Войны не бывают по карману. Что проку твердить: «Того, чем я располагаю, хватит как раз на небольшую кампанию». Вы начинаете войну, и она съедает все ваши деньги, а потом разрушает и разоряет вас.
— Когда в 1513 году я вступил во Францию и захватил Теруан, который вы назвали в своей речи…
— Собачьей дырой, ваше величество.
— Собачьей дырой, — повторяет король. — Почему вы так сказали?
Он пожимает плечами.
— Я там был.
Король вспыхивает:
— Я тоже, во главе моей армии. Так вот, сударь, что я скажу: вы утверждаете, что налоги на войну разоряют страну, но кому нужна страна, которая не поддерживает своего правителя в его начинаниях?
— Я говорил — при всем уважении к вашему величеству, — что нам не осилить годовую кампанию. Война поглотит весь золотой запас государства. Я читал, что в древности вместо монет имели хождение кусочки кожи. Вот и сказал, что нас ждет возврат в те времена.
— Вы сказали, мне нельзя вести свои войска в бой. Что если меня пленят, страна не сможет заплатить выкуп. Чего вы добиваетесь? Вам нужен король, не умеющий сражаться? Хотите, чтобы я сиднем сидел взаперти, словно хворая девчонка?
— С финансовой точки зрения это было бы идеально.
Король с шумом выдыхает. Мгновение назад он кричал, сейчас — не упустить бы момент! — решает рассмеяться.
— Вы защищаете благоразумие. Благоразумие — добродетель, но не единственная добродетель для правителя.
— Есть еще сила духа.
— Допустим, спорить не стану.
— Сила духа не равноценна храбрости на поле боя.
— Вы собираетесь меня учить?
— Сила духа означает упорство в достижении цели. Стойкость. Мужество смириться с тем, что вы не в силах изменить.
Генрих ходит по комнате. Бум-бум-бум. На короле охотничьи сапоги, он готов к la chasse. Генрих медленно оборачивается, являя себя во всей красе: мощный, широкоплечий, пышущий здоровьем.
— И что же я не в силах изменить?
— Расстояния, расположение гаваней, топографию, людей. Зимние дожди и распутицу. Когда предки вашего величества воевали во Франции, целые провинции на континенте принадлежали Англии. Оттуда мы получали припасы и провизию. Теперь, когда у нас только Кале, сможем ли мы прокормить армию?
Король смотрит сквозь окно на сероватое утро, закусывает губу. Закипает от еле сдерживаемой ярости? Генрих поворачивается, он улыбается.
— Я знаю, — говорит он. — Значит, в следующий раз, когда мы вторгнемся во Францию, нам понадобится побережье.
Ну разумеется. Захватим Нормандию. Или Бретань. Неужели он ждал чего-то другого?
— Сильная позиция. Я не вижу в ваших словах злого умысла. У вас ведь нет опыта в политике и военных кампаниях?
Он качает головой.
— Ни малейшего.
— В той речи, в парламенте, вы заявили, что в стране есть миллион фунтов золотом.
— Я округлил.
— А как вы рассчитали?
— Меня учили флорентийские банкиры. И венецианские.
Король внимательно смотрит на него.
— Говард утверждает, что вы были простым солдатом.
— И солдатом тоже.
— Кем еще?
— А кем бы хотелось вашему величеству?
Генрих смотрит на него в упор, что бывает редко. Он встречает королевский взгляд прямо, как привык.
— Мастер Кромвель, у вас дурная репутация.
Он склоняет голову.
— Вы не защищаетесь?
— Ваше величество способны разобраться сами.
— Способен. И разберусь.
Стража в дверях отводит пики. В комнату бочком просачиваются придворные, кланяются королю. Их оттесняет Суффолк. Чарльзу Брэндону явно не по себе в тяжелых охотничьих одеждах.
