– Не хватит, – быстро возразила Карина и разложила на пальцах немудреную арифметику: одна работа покрывает расходы на еду, другая – на одежду, третья – на транспорт и так далее. – Ань, я могу все побросать, забрать к себе Иринку – и вот сидим мы вместе, голодные, оборванные. Бросить легко, это найти было трудно! И все равно мне приходится убегать на весь день, и никто за ней не присматривает, и на краски-пляски денег нет, и на лекарства, и мультики не смотрим по причине отсутствия телевизора… Как будто это все уже было, а? Что-то до боли знакомое! Ладно, хоть за квартиру пока платить не приходится. В общем, ты поняла. В моем положении нельзя иметь один источник дохода.
Она не стала добавлять, что у самой Ани, в отличие от нее, есть такой второй и неслабый источник, как муж, но та и сама больше эту тему не развивала. А уточнила:
– Насчет квартиры… ты что же, все еще там, у Ильи? – И, получив утвердительный ответ, пришла в ужас: – Вот этого нельзя! Он же так никогда у тебя из головы не выйдет! Он изо всех углов будет на тебя смотреть! Ты будешь его подсознательно ждать!
– Понимаю. Но что-то снять пока не получается.
– Все равно уезжай оттуда! У меня живи! У тетки!
– Ань, я если отсюда ездить буду, не то что четыре – одну работу не потяну. Спасибо, конечно, но это не выход.
– Все равно, из любой ситуации есть выход! – упрямо твердила Аня. – Вот только если ты сама не хочешь ничего менять… Знаешь, иногда выход не ищут, потому что он не нужен.
Но Карина ее успокоила, улыбнувшись без всякой натянутости:
– Да все уже само поменялось, мало ли чего мы там хотим. Конечно, я найду другое жилье при первой возможности. – И торопливо добавила, заметив подходящую электричку: – Я за лето планирую это решить, ты не волнуйся!
Карина достала ключ от квартиры – маленький, плоский. Несколько раз она пугалась, думая, что потеряла его, а потом находила в сумочке среди всяких мелочей – пока Илья не прицепил этот брелок с пузатым резиновым кенгуренком. Ключ мог просто болтаться на цепочке, а можно было сунуть его в кенгуренков эластичный кармашек. К тому же брелок слегка фосфоресцировал и теперь сразу находился в глубинах сумки. Карина погладила кенгуренка и отперла дверь.
В комнате с оконного стекла улыбалось дурашливое лохматое солнышко – Илья нарисовал его для Иринки еще зимой, а сейчас уже все-таки лето, хоть и тусклое, – но рука не поднималась взять мокрую тряпку. Хотя гуашь легко бы смылась и следов не оставила.
Ворох вдохновения громоздился на своем месте. Раньше Карина несколько раз пыталась укладывать папки и рулоны на книжные полки, даже в пластиковый ящик для белья пробовала – а через пару дней Илья начинал все ворошить, и куча на полу опять вырастала. Но ведь теперь никто не мешает загнать ее в рамки приличий, навести, наконец, порядок! Что же она не наводит?!
Илья действительно смотрит на нее из всех углов, Аня права! Карина двинулась на кухню, зная, что сейчас увидит там его именную кружку, его любимую тарелку, его любимую заварку… Какого черта она чай-то до сих пор тот самый покупает, с лимончиком – машинально, что ли?! Вот уж никогда не думала, что способна бередить раны и получать от этого удовольствие! Обрубать! Забывать! Переезжать! А сейчас хотя бы взять, наконец, тряпку и распроститься с солнышком!
Телефон залился длинной трелью, и Карина бросилась к нему, больно стукнувшись о кухонную дверь. Ошиблись номером. Дура! Вот дура-то!
Плотников после отъезда звонил пару раз, рассказывал, как устроился. Карина передавала привет от Иринки, сообщала, что аккуратно платит за квартиру и свет, как договаривались, что на работах полный загруз, – а больше, собственно, говорить было не о чем, да и дорого, наверное. Чего же так кидаться к телефону? Сейчас она еще нашла бы что сказать?!
Солнце уцелело, Карина только задернула его шторкой и поскорее легла. Все, отключить голову. Днем здесь можно спокойно работать, как обычно, сидеть за компьютером хоть до ночи. Но вот когда наползает ночь… Эту пустоту не заполнишь никаким телевизором! Самое разумное – уснуть. И самое невозможное. Уже понятно, что сейчас потянется эта муть из обрывков мыслей, воспоминаний – и какое же все тошнотное! А если принять снотворное, тошнотным и мутным будет и следующий день, который неизбежно пойдет комом…И вдруг Карину озарило. Это она не мучается, это она так спит! И сознание того, что ход вещей не нарушен, что она добросовестно исполняет то, что положено, – отдыхает перед трудовым днем, одновременно успокоило и насмешило. Конечно, она спит! И завтра никто не повесится, а все встанут и пойдут умываться, а потом на работу… утром никто не вешается… а ночью все спят… а в новом жилище – еще крепче…
Лето уходило, но с квартирой ничего решить не удавалось. Аня видела это по лицу Карины, все более утомленному и напряженному, и отмахивалась от ее добросовестных пересказов, что проделано за время с их предыдущей встречи.
Иногда надо просто развернуться на сто восемьдесят градусов.
– Да ну тебя с твоими отчетами! В конце концов, как есть, так и ладно. Живи где живешь, пока есть возможность. А летом везде глухо, потом подберешь что-нибудь… Ты лучше знаешь что? У тебя эта суббота – выходной? Приезжай просто так! Что ты все по делам!
Карина приехала продлять регистрацию – периодически приходилось повторять эту процедуру. Илья один раз, провожая ее в Белогорск, осторожно пошутил: «Замуж, что ли, тебе за гражданина выйти, чтоб скорее стать гражданкой? Если хочешь, я готов». Наверное, он сам не слышал, как дрогнул голос на последнем слове, – и Карина, мгновенно вспомнив его многочисленную родню со сложной системой прописки и квартировладения, ответила очень серьезно: «Выйти, чтобы стать гражданкой, я не готова. Я лучше поезжу в Белогорск, мне это в радость».– Выходной? Ну и отлично! Давай на природу выберемся, воздухом подышим. Моя двоюродная сестра с мужем дом собрались покупать в поселке Сосновый Бор, по случаю прибавления семейства. Просят вместе с ними посмотреть, составить компанию. А Вадима моего не вытащишь никуда, сама знаешь. Давай потопчемся там немного из вежливости – и смоемся, и гулять!
УТРО В СОСНОВОМ ЛЕСУ
Сосновый Бор – и поселок, и кудрявый лесок на холме – хорошо было видно от станции. Карина сразу заметила ориентир на склоне – большую сосну с раздвоенной макушкой. Там назначена встреча, а добираются все своим ходом. Пешком – всего ничего, минут десять наверное. Не лезть же в маршрутку. И поспешила по тропе.
Наряжаться ради Аниных родственников она не стала: прогулка по лесу – не театр. Джинсы и кроссовки – то что нужно. Москва отучила Карину от некогда любимых шпилек и мини-юбочек и заставила одеваться применительно к общественному транспорту и изматывающим будням. Единственным ее украшением была светлая шевелюра, похожая на осенние пряди, уже заметные в августовской листве. К этому цвету волос она тоже успела привыкнуть.
Раньше прическа была темно-каштановой, с шелковистым блеском. После рождения Иринки Карина с недоумением заметила несколько серебряных волосков – впереди, на висках, на самом видном месте! Ну да, роды были тяжелые, но чтобы поседеть в двадцать с небольшим?! Это разве что Эраста Петровича Фандорина украсило в таком возрасте! Вот и муж захохотал: «Эх ты, старушка!» В общем, пришлось этот позор нещадно выдрать. А потом количество скверных волосков – после развода, неудачных поисков работы, хождения по мукам уже здесь – стало увеличиваться, причем катастрофически. Радикальные методы уже не годились – пусть волос много, но нельзя же выдрать полголовы.
