Испуганная Брайан лежала ничком и пыталась восстановить сбившееся дыхание. Сквозь гудение огня она слышала завывание сирен.
— Ты цела? — Шейд поднял ее и поставил на колени. Он видел, как над головой Брайан пролетел обломок автомобиля. Руки, которые еще мгновение назад действовали уверенно, теперь дрожали, сжимая ее.
— Цела. — Она кивнула и, поймав равновесие, повернулась к рыдавшей рядом девушке. У той на виске виднелся порез, который однозначно нужно было зашивать, сломанная рука была неестественно выгнута. Брайан заметила это, поправляя одеяло. — Тише, — пробормотала она и достала кусок марли из аптечки, которую принесла из фургона. — С тобой все будет хорошо, «скорая» уже едет, слышишь?
Брайан говорила спокойно, но руки дрожали, когда она прижимала марлю к виску девушки, чтобы остановить кровотечение.
— Бобби… — Девушка плакала на руках у Брайан. — Бобби в порядке? Он был за рулем.
Оглянувшись и посмотрев на Шейда, Брайан опустила взгляд на подростка, который все еще не пришел в сознание.
— Он тоже поправится, — ответила она и ощутила свое бессилие.
«Шесть беззаботных юнцов», — думала Брайан, пристально рассматривая лежавших и сидевших на земле подростков. Испуганный водитель другой машины сидел напротив и прижимал к голове тряпку. На мгновение установилась тишина, и ночь стала тихой, теплой и даже приятной. Над головой сияли звезды, луна сияла ярко и успокаивающе. В десяти метрах догорало то, что осталось от «понтиака». Брайан обняла девушку за плечи и стала смотреть на мигалки мчавшейся по дороге «скорой».
Когда медики приступили к работе, примчались пожарные и еще одна «скорая». Двадцать минут понадобилось на оказание первой помощи. Брайан сидела рядом с девушкой, разговаривала с ней и держала за руку.
Девушку звали Робин, ей было шестнадцать. Самым старшим из пострадавших оказался ее парень, девятнадцатилетний Бобби. Они отмечали начало летних каникул.
Слушая и успокаивая, Брайан заметила, как Шейд спокойно достает камеру, и остолбенела, когда поняла, что он ловит в объектив пострадавших. Шейд бесстрашно отснял всю сцену, подростков и то, что осталось от машины. Когда первое удивление прошло, Брайан вскипела. Вскочила, как только Робин посадили во вторую «скорую».
— Что ты, черт побери, делаешь? — Брайан схватила Шейда за плечо и этим испортила кадр.
Все еще спокойный, Шейд повернулся и внимательно на нее посмотрел. Она была бледна. В глазах читались раздражение и ярость. Еще он заметил в них слабый отблеск испуга. В первый раз за все время их знакомства тело Брайан было так напряжено.
— Я делаю свою работу.
— Эти дети истекают кровью! — Брайан еще раз схватила его за плечо, потом обошла вокруг, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. — У них переломы! Им больно! Они испуганы! С каких пор снимать боль — это твоя работа?
— С тех пор, как я стал снимать за деньги. — Он взял камеру за ремешок. На сегодня в любом случае хватит. Шейд устал. Живот скрутило, в глазах был песок. Но сильнее всего раздражал взгляд Брайан. В нем читалось отвращение. Шейд поежился. — Нельзя снимать для репортажа только радость и солнышко, Брайан! Ты видела машину, ты видела пострадавших. Все это тоже часть жизни! Не можешь справиться — иди снимай знаменитостей и оставь реальный мир в покое!
Он сделал два шага в сторону фургона, когда Брайан снова заговорила. Обычно она старалась избегать конфликтов и при любой возможности шла по пути наименьшего сопротивления, но иногда боролась до последнего. И тогда все средства были хороши.
— Я могу справиться с реальностью. — Бледность исчезла, Брайан разозлилась, это было видно по ее глазам. — Но меня раздражают стервятники, которые набрасываются на кости, чтобы извлечь прибыль, и называют свою работу искусством. В машине было шесть человек. Там были люди! — повторила она, шипя. — Может, они дураки, может, они заслужили то, что случилось, но будь я проклята, если стану их судить! Ты считаешь, из-за твоей холодности ты лучше других фотографов, лучше других художников и имеешь право фиксировать боль на бумаге? Вот так ты добиваешься еще одной номинации на Пулитцеровскую премию?
Она заплакала. Сказалась злоба, сказалось пережитое, из-за этого Брайан совсем не волновало, что у нее по щекам текут слезы. Но эти слезы, как ни странно, придали ей сил, голос стал глуше и звучал внушительнее.
— Я скажу, во что ты превращаешься, — продолжила она. Шейд молчал. — У тебя внутри пустота. Сострадание, с которым ты родился, умерло, Шейд, мне тебя жаль.
И она ушла, оставив его посреди дороги рядом с остовом догоравшей машины.
Было около трех утра. По опыту Шейд знал, что голова в этот ранний час соображает хуже всего. В темном фургоне, припаркованном на небольшой площадке возле границы с Оклахомой, царила тишина. После аварии Шейд и Брайан не сказали друг другу ни слова. Оба молча готовились ко сну, лежали, хотя ни один из них сразу не уснул. Теперь они задремали, только Брайан не видела снов.
После того как Шейд вернулся из Камбоджи, ему какое-то время регулярно снились сны. С годами это случалось все реже и реже, и в конце концов он даже научился просыпаться и прогонять ночные кошмары до того, как они вступали в полную силу. Но здесь, в маленьком лагере на территории Оклахомы, он был бессилен сделать это.
Он знал, что спит. В тот самый момент, когда фигуры и формы стали вырисовываться, Шейд понял, что они уже нереальны. Но боль и паника от этого не улеглись. Во сне Шейд Колби делал то же самое, что делал уже много лет подряд, и близился известный ему конец. Во сне его ничто не смягчало, не было туманов, чтобы скрыть часть происходящего, яркое солнце заливало все.
Шейд вышел из гостиницы вместе со своим ассистентом Дейвом. Они несли багаж и аппаратуру. Можно было ехать домой после четырех месяцев опасной работы в разрушенном, разграбленном, сожженном городе. Наконец-то можно было ехать домой. Они могли бы закончить работу и раньше, но оставались, с каждым днем все сильнее рискуя не выбраться оттуда вообще. Просто постоянно появлялось что-то, что нельзя было не снять, о чем нельзя не сообщить. Шейд понимал: они с Дейвом рисковали, но это было уже не впервой. К тому же там жила Сун Ли.
Юная, страстная, умная, она была выгодным контактом в разоренном войной городе. И лично для Шейда тоже значила немало. После жесткого и очень неприятного развода с женой, которая требовала от жизни больше блеска и меньше реальности, Шейд решил, что стоит отправиться в длительную командировку. И пообщаться с Сун Ли.
Она была верной, мудрой и нетребовательной. В постели с ней Шейд расслаблялся и забывал обо всем на свете. Правда, ее нельзя было увезти с собой в Америку. Сун Ли отказалась бы покинуть родную страну.
Оказавшись с Дейвом на улице, Шейд вспоминал о Сун Ли. Они попрощались накануне ночью, но он все равно не мог выкинуть эту женщину из головы. Возможно, думай он о чем-нибудь другом, заметил бы неладное. Эта мысль долгие месяцы потом не давала ему покоя.
