Копать было еще рано, люди доедали прошлогодний урожай. Из этого я и заключил, что ящик Миронова полным быть не может.
Расшатав и вынув нижнюю скобу вместе с гвоздями, я поднял тяжелую крышку, шмыгнул носом и сказал:
— Сюда.
Не раздумывая, цыган залез в полупустой ящик.
Я уже закрывал его, когда он взмолился:
— Только не выдавай меня, мальчик!.. Я никого не убивал!.. У меня жена и двое детей в таборе!..
— Не выдам, — пообещал я и оглянулся.
С минуты на минуту сержанты сообразят, что в мышеловку кочегарки цыган не попал, и найдут эту дорогу. Это значило, что появиться здесь, в глубине куриного общежития, они могут в любое время. Хоть прямо сейчас.
— Да не будет переводу твоему роду, — хрипя от тяжелого дыхания, произнес цыган непонятную мне фразу.
Вдруг он рванул что-то с шеи и протянул мне в щель между крышкой и ящиком. Я машинально схватил это, так же автоматически сунул в карман шорт, опустил крышку и вставил скобу на место.
Я уже выходил из глубины курятника, когда появились милиционеры.
— Ты видел цыгана? — прокричал один из них мне почти в ухо.
Не сомневаюсь, что беглец слышал этот разговор.
В ухе у меня звенело, внутри кипело необъяснимое бешенство. Подкреплялось оно, конечно, тем, что я знал — они ничего мне не сделают. Я встал на цыпочки. Сержант с надеждой в глазах склонился надо мной и подставил ухо.
— Да! — проорал я.
Милиционер отшатнулся, грязно выругался и стал пальцем чистить ухо.
— Где он? — спросил второй.
У обоих были пистолеты.
— Дай подержать, скажу.
— Вот мерзавец! — восхитился он и схватил меня за шиворот. — Говори, где цыган!
Так со мной в нашем городе никто не обращался.
Шатаясь в его руке, я проревел диким голосом:
— Я отцу скажу, он тебе голову оторвет!
— Какому отцу, сопляк?!
— Игорю Петровичу! — визжал я, болтаясь из стороны в сторону.
— Ты погоди, погоди, — сразу заторопился первый, отнимая меня у своего напарника. — Не надо так с детьми… Мальчик, твой папа известный человек, коммунист. Я тоже член партии. — Он расстегнул кобуру. — Ты должен помочь нам поймать преступника. На, подержи.
Он вынул из пистолета магазин, передернул затвор, и на пол курятника упал патрон. Пока я целился в козырек подъезда и ощущал всю прелесть тяжести оружия, он искал патрон в пыли. Нашел и тут же отобрал у меня пистолет.
— Ну? Где он?
— Вон туда побежал. — Я показал на угол трехэтажного дома.
Милиционеры ринулись туда, стуча каблуками тяжелых ботинок.
Как можно жить в городе, работать в милиции и не знать каждый двор? Ну, выбегут они сейчас на улицу Революции и окажутся в парке. Давайте! Там есть где поискать.
Я вернулся к ящику и несколько раз стукнул по нему.
— Спасибо, мальчик, — послышался внутри глухой голос. — Живи сто лет на радость отцу Игорю Петровичу.
— Вечером сюда за картошкой придут, — сообщил я.
— Я понял, дорогой, понял. Уходи и ты, а то недоброе заподозрят.
Я шел по улице к дому, и меня переполняло странное чувство. Оно жило во мне в тот день, когда я совершил настоящий подвиг, прогнал злых кобелей от дома Дины, моей одноклассницы. Позже в тот день мы с отцом шли по улице, держали руки в карманах и говорили о чем-то неважном. Не помню уже…
Сплюнув через губу, я сунул руки в карманы, чтобы придать своим ощущениям еще более достоверный вид. Ладонь сразу наткнулась на что-то необычное. Я вспомнил о подарке цыгана, потянул и почувствовал его тяжесть и бесконечность. Я вытягивал подарок из шорт, и не было ему конца и края. Длинная цепочка. Вот, наконец, освободившись, из прорехи кармана вывалился крест.
Крест на цепочке. Зачем он мне?
Оказавшись дома, я некоторое время раздумывал, как поступить.
Потом я подошел к отцу, который варил, судя по запаху, гречневую кашу, и сказал:
— Смотри-ка, что я на улице нашел!
Я вытянул из кармана подарок цыгана. Отец окинул меня тревожным взглядом и принял «находку» в руку.
— Где нашел?
— На улице.
— Я уже слышал это. Но улица в твоем понимании — это все, что лежит за порогом этой квартиры. — Он присел передо мной. — Где именно ты нашел?
— У магазина, — соврал я, чувствуя, что пускаюсь во все тяжкие.
Отец перевернул крест и стал что-то высматривать на нем. Потом он с той же внимательностью исследовал застежку, близко поднеся ее к глазам.
— Девятьсот девяносто девятая проба. Такое золото носят только цыгане.
Я поднял голову и наткнулся на его взгляд.
— Но я еще ни разу не слышал, чтобы цыгане теряли золото, — уверенно произнес он. — Особенно с шеи при исправной застежке. Они его обычно находят.
Я пожал плечами. Понятно, что очень странно выглядят восьмилетние мальчики, вынимающие золотые украшения из своих карманов. Но уверенность в том, что двадцатью минутами раньше я сделал хорошее дело, не покидала меня. Такие вот мои ощущения не всегда совпадали с отцовскими. Впервые в жизни я оказался по ту сторону от него, склонившись ко лжи.
Он поднялся и убрал кастрюлю с плиты.
— Пошли.
— Куда? — испугался я.
— К цыганам.
— Зачем?!
Он уже подталкивал меня к двери.
— Вернем золото владельцу.
— Но владелец… — начал я и осекся. — Все говорят, что цыгане обманывают! Любой скажет, что крест его!
Он вывел меня на площадку и запер дверь.
— Обманывают не только цыгане.
Это точно…
Мы приближались к огороженному табору. Во мне трепыхалась надежда на то, что отца не пустят внутрь, но вскоре она растаяла. Отец переговорил о чем-то с капитаном милиции, курящим рядом с войсковым офицером. Четыре звездочки, я знал, что это капитан. Потом они вместе вошли в табор. Вцепившись руками в колючую проволоку и онемев от напряжения, я стал ждать, чем это закончится.
Появление отца в резервации вызвало у цыган немалый интерес. Многие из них бросили дела и приблизились к нему.
«Они любопытны, как щенки», — заглушая удары сердца, подумал я.
— Мой сын нашел это на улице. — Отец взял цепочку за конец, и крест закачался в воздухе. — Никто из вас не терял это украшение?
Выронив закопченный чайник, одна из женщин медленно подошла к отцу, подняла на ладони крест, осмотрела цепь.
