То же самое я испытывал сейчас при каждой встрече с Галкой. Она была всегда разная: то смеялась, то приходила в парк с тяжелыми от непросохших слез ресницами. Но чаще молчала и лишь изредка улыбалась, кладя свою руку на мою.
В такие минуты я не знал, что нужно делать, а потому сидел, пока не затекала рука. Можно было перевернуть ладошку и взять Галку за руку, но я чувствовал в этом какой-то вызов, после которого она почему-нибудь рассердится и уйдет. Я был беспечно счастлив, когда ее рука просто касалась моей. Я думал, что это было знаком нашей вечности, нерушимой печатью, подтверждающей наше единство.
Ее настроение менялось как стрекотание кузнечика. Только что от нее исходила грустная, медленная мелодия, и вдруг стремительный вальс увлекал Галку, тянул меня за собой. Грустная от неведомых мне дум, она словно отряхивалась и превращалась в ту девчонку, к которой я спешил с таким нетерпением.
Она роняла меня на траву, вскакивала и убегала. Это был сигнал: «Я изменилась, я — снова я». Тогда мы до одури хохотали, ловя друг друга в хитросплетениях парка.
Меня волновало ее присутствие, то, что она другого пола, старше. Меня словно пропитывало ее дыхание, я старался оттянуть время расставания. Сколько раз я смотрел на ее твердые небольшие бугорки под майкой, на ноги, голые до середины бедер ноги. Это проскальзывало мимо, без интереса, как необходимость, с которой приходится мириться. Я рассматривал Галку как единое целое, не искал изъянов в ее безупречности и не заставлял себя восхищаться невозможным. Так я думал в ту пору.
Это был странный, нелепый союз двух существ, стремящихся отдаться друг другу без остатка, но не знавших как. Я засыпал и поднимался с мыслью о Галке. Меня тревожило лишь то, как мы будем общаться в школе. Я, второклассник, вечный обитатель первого этажа, и она, уже взрослая девушка, меняющая вместе с классом кабинеты наверху. Я был слабоумен в своей любви к ней. Мне даже и в голову не приходило, что рядом с Галкой ежедневно, ежеминутно находятся другие мальчики. Ревность, навязанная самому себе в восемь лет, — весьма недоразвитое чувство.
Но пока мы лежали на животах, в траве, рядом, и я с удовольствием чувствовал, что ей нравятся наши прикосновения. Они содержали в себе нечто важное, соединяющее нас в единое целое, делающее отношения наши более искристыми, чем просто дружба.
Мы приходили в парк каждый день, чтобы быть вместе. Так было и в этот раз.
У меня никогда не получалось набрать охапку опавшей листвы, подбросить ее и перемешать ароматы. Я лишь взметал с земли остатки былой роскоши, стараясь повторить каждое Галкино движение. Моя листва падала на нас как прошлогодний снег. А сотни отошедших листиков, подброшенных Галкиными руками, обносили все пространство вокруг запахами клубники, смородины и позабытым вкусом березового сока.
Это у нас называлось «бросить комок вселенной».
— Подрастай скорее, Артур, — сказала Галка и вдруг заплакала.
Это был очень щекотливый момент. Никогда ранее она не позволяла себе ничего подобного. Я имею в виду не ее слезы. Плакала она часто, впрочем, быстро прекращала и начинала улыбаться. Я о другом. Ей известно, что я на треть младше, но зачем просить о том, что случится и так? Я не знал, что ответить, но не успел почувствовать себя уязвленным. На мои губы снова лег лавровый поцелуй.
Не обманывал ли я себя, предполагая, что мы оба не знаем, что делают люди в таких случаях дальше? К чему это ее всхлипывание?
— Хочешь, я еще раз брошу комок вселенной?
— Брось, — прошептали ее губы, еще не отошедшие от моих восторгов, чуть распухшие. — Но у тебя все равно не получится.
Я упал на колени и стал сгребать листья, подернутые дымкой запахов. Красные, желтые, бордовые, они взлетели майским салютом. Но сколько ни пытался я уловить носом хотя бы шепоток отошедшего мятного листа, все было тщетно. Листья не пахли.
Готовый рвать и метать, я вскричал:
— Они не пахнут! Послушай, они все равно не пахнут!
Я повернулся и вдруг не обнаружил Галки рядом. Медленно вальсируя, обрывки комка вселенной открывали спину девчонки, уходящей из парка.
— Галя?..
Я видел ее стройную, по-девичьи крепкую фигуру, юбку, мятую от долгого сидения на траве, загорелые ноги со шрамиками от только что отвалившихся травинок. Изо всех своих восьмилетних сил я пытался понять, что же происходит.
— Галя!
На этот раз она остановилась. Я подошел к ней и, как было уже много раз, взял за руки.
Она, как не случалось еще ни разу, их убрала и прошептала:
— Так и будет.
— Что так и будет? — Я был ошеломлен, вдруг впервые в ее обществе вспомнил, что мал ростом и узок в плечах.
— Твой комок вселенной не будет пахнуть. Не пришло время.
Происходило что-то непонятное, странное, чему я при всем желании не мог найти ответа. Поэтому молчал, ведь Галкины слова не требовали ни возражения, ни поддержки.
— Артурчик, мой дорогой!.. — Ее ресницы, только что высохшие от слез, снова потяжелели. — Тебе нужно подрасти. Хотя бы немного. Вместе с тобой буду расти и я. Ждать совсем недолго, поверь. Мы даже не заметим этого, потому что будем расти вместе.
Если она считала, что и ей необходимо подрасти, то как же, наверное, смешон и безлик был я в этот момент. От стыда и полного отсутствия мужественности я отчаялся и окончательно растерялся.
Она взяла мою голову ладонями так же нежно, как берут хрупкую вазу или до отказа надутый воздушный шарик. Губы Галки прильнули к моим, и я ощутил холодную, приятную сырость ее зубов.
— Подрасти… — прошептала она, на мгновение оторвавшись. — Не стань выше, а подрасти.
У меня слегка кружилась голова от поцелуев и ее непонятных слов. Я чувствовал приближение чего-то нехорошего. Я всегда это улавливаю.
Она впилась лавровыми губами в мою переносицу, лоб, нос и только потом — снова в губы. Тоненький, нежный Галкин язычок скользнул в мой рот и на мгновение задержался там. Надо сказать, не все во мне протестовало против этого.
Пропитанный запахом лавра, я стоял посреди разлетевшегося лета. А она уходила прочь.
На этот раз навсегда. Я знал.
— А как же наши перепела?
— Вчера я видела, как последний птенец стал на крыло. Гнездо пусто, Артур.
Глава 10
Отсутствие Галки в моей жизни стало причиной ни с чем не сравнимых страданий. Тем более что через два дня стало известно, что она убежала из дома. Видимо, «принципы воспитания, не похожие на школьные», как говорил отец, сделали свое дело.
Я же думаю, что все обстояло иначе. Причина бегства крылась не в семье, а в Галкином внутреннем неприятии всего существовавшего вокруг. Даже единственный мальчик, не испорченный бытовой суетой, который оказался достойным прикосновения ее губ, был настолько мал, что при всем своем желании что-то изменить в жизни тоже не соответствовал ее представлениям о другой будущности, намечающейся в перспективе. Галка оказалась слишком умной и взрослой. Она вовремя вышла из круга, становящегося ей тесным. Своим уходом девчонка не обидела, а почти убила меня.
