— А кто же еще? — Он удивился так, что я почти убедился в собственной глупости.
Действительно, кто же еще кроме цыган?
— У меня вот самострел на днях пропал… — пробормотал я. — Думал — Сашка, а оказалось, пацаны с соседней улицы из тайника стащили.
— Почему же ты так тайники делаешь, что туда любой залезть может? Людей нужно обводить вокруг пальца.
— Как это?
Он раздул ноздри и втянул воздух.
— Другие люди не должны знать, о чем ты думаешь. Тогда никто ничего не найдет. Понял?
Я не понял.
Новая беда настигла меня, когда я увидел окрестности города. Ведь теперь никому нельзя будет рассказать, что я ездил в кабине «К-700»! Сашка тут же поспешит разнести новость по городу, выдавая ее за ложь.
Рано или поздно эта история достигнет слуха мамы, и они с отцом без особого труда распознают маленькую правду в этой замысловатой лжи, разросшейся от ненужных, недостоверных дополнений. И тогда мне несдобровать. Придется все повторить перед родителями и испытать новые ощущения, разнящиеся как огонь и вода. Вместо гордости за смелый поступок и удовольствия от езды я испытаю тревогу и страх перед наказанием. А в том, что оно последует незамедлительно, я не сомневался.
Тракторист высадил меня там, где случилась наша встреча, — примерно в сотне шагов от училища, где директорствовал дед.
Звездочка!.. Как жалко. Но нельзя хранить при себе доказательства своей вины. Я разыскал перед училищем клен с развесистой лапой и выпуклой корневой системой и спрятал звездочку так, чтобы завтра, во время прогулки с дедом, мог найти ее совершенно случайно.
Я шел и горько страдал насчет того, что не мог ни с кем поделиться радостью.
Глава 9
— В детстве мы часто сожалеем о том, что в зрелом возрасте считаем счастливым избавлением, — продолжал свой рассказ Артур. — Так и я в тот день направлялся к дому с чувством неблагодарности к случившемуся. Невозможность похвастаться прогулкой на тракторе сводила на нет все удовольствие от нее.
— Вы учились где-нибудь? — спросил я Артура.
— Да. — Он отодвинул тарелку и бросил на стол салфетку. — Изучал архитектуру Испании восемнадцатого века. Но не припомню, чтобы потом это хоть раз пригодилось.
Да, так вот пошло устроена жизнь. Тебя всегда учат тому, что уже через пять лет нельзя применить на практике.
— Вы ищете убийцу, чтобы отомстить? — предположил я, пытаясь вывести наш разговор на финишную прямую.
— Месть и мое желание найти убийцу — разные вещи.
— Разве?
— Я хотел правды.
— А вы уверены, что нашли ее?
Он стиснул зубы и поиграл желваками, потом словно нехотя, выталкивая из себя каждое слово и глядя мне прямо в глаза, заговорил:
— Для вас месть — это что?
Я подумал. Не часто приходится отвечать на такой вопрос.
— Возможно, восстановление нарушенного равновесия.
— А всегда ли нужно его восстанавливать, действуя от противного?
Для меня это был еще более трудный вопрос.
— Вы знаете… — неуверенно заговорил я. — Мне сложно отвечать, потому что, кажется, я никогда не мстил.
Его это устроило.
— Я все чаще думаю о том, что ответ за свои поступки нужно держать только перед собой. Не перед окружающими, изо всех сил пытающимися соответствовать твоему представлению о них, а перед собой. С некоторых пор я перестал разделять людей на плохих и хороших, считать их теми или другими. Дело в том, что люди, окружающие меня, поступают так или иначе, исходя из тех же соображений, что и я. Если ты делаешь кому-то больно, то это не значит, что твой поступок есть проявление зла. Ведь и стоматолог причиняет боль, удаляя гнилой зуб. Потом, если человек поступает невыгодно для тебя, это всегда значит, что он приносит пользу кому-то другому. Например, себе. Никто не сможет доказать, что его поступок плох. Просто он не устраивает тебя. Возможно, что человек даже не понимает, что причинил тебе неудобства. Возможно, догадайся он о последствиях, никогда бы так не поступил. А потому месть всегда несправедлива. Ведь, совершая ее, ты уже исходишь не из своих интересов, а действуешь против конкретного лица, создавшего тебе проблемы. — Артур поднял руку и стал разминать левую кисть.
Пока он делал это, я как следует разглядел его запястья.
— Поэтому мои старания не месть, а поиск ответа на вопрос, зачем сделано то или другое.
Я откинулся на спинку стула. Рассвет еще не развел тьму над городом, и ночь холодила. Но мне нравилось сидеть вот так, с расстегнутым воротником и ощущать кожей свежесть приближающегося утра.
— Правда есть причина мести, — заметил я.
— А кто сказал, что правда не является причиной возмездия? Иначе будет расправа.
— А зачем вам эта правда? Разве имеет значение, на чем основывался человек, убивавший мальчиков?
— Когда я ее узнаю, вооружу ею своего сына. Разве не для этого я живу?
— У вас есть сын? — удивленно спросил я.
Мне казалось, что у этого человека не должно быть ни родных, ни знакомых.
— Будет, — выдержав паузу, пообещал он. — Когда-нибудь обязательно. Разве не для этого я живу?
Я допил рюмку и поставил на стол. Официант принес фляжку, я опустил ее в карман плаща, тут же вспомнил о времени, откинул рукав, глянул на циферблат. Время летело быстро, но его оставалось еще много.
— Меня задела ваша влюбленность в девочку старше себя. — Получив исчерпывающий ответ, я решил сменить тему и разрешить, наконец, Артуру рассказывать то, что он хочет. — Никогда не слышал о любви в таком возрасте.
Влюбленность требует времени. Любовь — вечности, а восхищение всегда внезапно.
Парк за домом стал местом наших встреч. Он давно перестал пользоваться известным спросом у тех мальчиков, кому уже нет нужды хвалиться россказнями о поездках на больших тракторах. Почти каждый из них имел мопед. Моя несбыточная мечта!.. «Рига-16» синего или малинового цвета, пахнущая скоростью, бензином и, говорят, девичьими волосами. При чем здесь волосы, тем более девичьи, понять не могу.
Ребятам с мопедами нечего делать в парке. Здесь высокая трава, а асфальтовые дорожки коротки для демонстрации скоростных качеств. Есть и много других обстоятельств, превращающих преимущества мопедов в их недостатки.
Когда досиживаются дома последние дни лютых морозов, время в томительном ожидании свободы течет издевательски медленно. Но вот — прорвало! Температура — плюс, солнце. Ноги сами бегут в прихожую. Мама уже не возражает, сама вынимает из шкафа куртку, шарф, шапочку и заветные сапоги.
Ты выходишь на улицу, пронзенный светом, делаешь глоток еще прохладного, но уже не обжигающего воздуха. Тепло пронимает тебя изнутри, и ты понимаешь: это то время, которое люди называют весной. Тебя окутывает чувство безудержного счастья, кажущегося немного глупым, потому что оно необъяснимо. Ты чувствуешь себя другим, новым.
