Она говорила спокойно, разумно и абсолютно серьезно. Паника сдавила мне горло, и я вдруг зашелся сухим судорожным кашлем. Привалившись к оконной раме, я высунулся на улицу, и меня едва не вырвало на опутанные вьюнком ступени. Каролина коснулась моего локтя.
— Не трогайте меня, все нормально. — Уняв кашель, я отер губы. — Позавчера я тоже видел Хептона. Мы случайно встретились в Лемингтоне и мило поболтали.
Поняв мой намек, Каролина смутилась:
— Извините.
— Теперь вы заладили.
— Надо было сказать раньше, пока не зашло так далеко. Я хотела… удостовериться. Я понимаю, что струсила.
— А я свалял дурака, верно?
— Не надо так. Вы были невероятно добры и порядочны.
— Вот уж в Лидкоте посмеются. И поделом: не лезь из грязи в князи.
— Перестаньте.
— Разве не так люди скажут?
— Хорошие люди не скажут.
— Верно. — Я выпрямился. — Они скажут иное: бедная дурнушка Каролина Айрес! Неужто не понимает, что даже в Канаде не найдется другой мужчина, который ее захочет?
Я нарочито цедил слова, глядя ей в лицо. Затем подошел к дивану, где лежали коробки.
— Возьмите. — Скомкав, я швырнул ей платье. — Видит бог, оно кстати. И это возьмите. — Цветы спорхнули к ее ногам.
Тут я заметил шагреневый футляр, который в начале разговора машинально опустил на столик. Я метнул в Каролину тяжелое золотое кольцо. К своему стыду, признаюсь, что бросил сильно, желая попасть. Каролина увернулась, и кольцо вылетело в открытое окно. Видимо, оно задело створку, потому что в тишине дома грянул хлопок, похожий на выстрел духового ружья, и на красивом старинном стекле появилась трещина.
Это меня испугало. Я увидел, что Каролина тоже испугана.
— Ох, простите… — Я протянул к ней руки, но она отпрянула, точно ошпаренная, и меня замутило от гадливости к себе.
Я выскочил из комнаты и едва не столкнулся с Бетти, которая несла нам чай. Глаза ее возбужденно горели в предвкушении чудесного свадебного наряда мисс Каролины.
14
Вряд ли я сумею описать свое состояние в первые часы после того, что случилось. Сама дорога домой стала пыткой: словно подстегнутые ездой, мысли мои вертелись, как бешено раскрученные юлы. В довершение несчастий на въезде в Лидкот я увидел Хелен Десмонд, которая радостно замахала рукой; было нельзя не остановиться и не переброситься парой фраз. Она что-то спросила о свадьбе, а мне не хватило духу сказать о том, что сейчас произошло между мной и Каролиной, и потому я кивал и притворно улыбался, обещая непременно все обсудить с моей невестой. Бог весть что обо мне подумала Хелен. Я чувствовал свое застывшее в маску лицо и слышал свой придушенный голос. Наконец я от нее отвязался, сославшись на срочный вызов. Как назло, дома меня ждало сообщение о тяжелом случае в двух милях от поселка. Мысль о том, чтобы вновь сесть за руль, меня устрашила — я бы точно слетел с дороги. После мучительного минутного колебания я написал Дэвиду Грэму записку с просьбой подменить на вызове и, если возможно, вечернем приеме, поскольку меня сразило жуткое желудочное расстройство. Домработнице я поведал ту же легенду и отпустил ее домой, после того как она отнесла Дэвиду записку и вернулась с сочувствующим ответом. Едва она ушла, я вывесил на дверь объявление, задвинул щеколду и задернул шторы. За окном деловито сновали тени прохожих, а я сидел в сумрачной комнате и, давясь, стакан за стаканом пил темный херес.
Ничего другого я делать не мог. Спиртное не брало; казалось, голова вот-вот лопнет. Лишиться Каролины было само по себе тяжело, но эта потеря означала еще большую утрату. Я буквально видел, как от меня уплывает все, на что я рассчитывал и надеялся! Как жаждущий, я потянулся к источнику, который оказался миражом и превратился в прах. Впереди маячила острая боль унижения. Я подумал о тех, кого придется известить о разрыве: Сили, Грэм, Десмонды, Росситеры и прочие. В воображении возникли их сочувственные, жалостливые лица, но я предполагал, что за моей спиной сочувствие и жалость превратятся в злословие и злорадство… Это было невыносимо. Я вскочил и зашагал по комнате, словно недужный, что ходьбой пытается унять боль. Херес я пил прямо из горлышка, вино текло по подбородку. Когда бутылка опустела, я поднялся наверх и стал рыться в шкафу, ища спиртное. Нашлись фляжка бренди, пыльная бутылка тернового джина и запечатанный маленький бочонок польского спирта, который еще перед войной я выиграл в благотворительной лотерее, но так и не отважился попробовать. Смешав из них ядреное пойло, я залпом его опрокинул, задыхаясь и кашляя. Конечно, лучше бы принять успокоительное, но, видимо, я хотел оглушить себя пьянством. Помню, в рубашке я валялся на кровати и все пил и пил, пока не вырубился. Ночью меня сильно рвало. Потом я задремал, но вскоре очнулся от холода. Разбитый и снедаемый стыдом, я скорчился под одеялом, однако уже не уснул и только смотрел в сереющее окно. В голове моей струились мысли, безжалостно ясные, точно ледяная вода. Да, ты ее потерял. Размечтался! Посмотри на себя! На кого ты похож? Ты ее не стоишь.
Но когда я встал и через силу сварил себе кофе, инстинкт самосохранения изловчился слегка подправить мое настроение. Начинался теплый весенний денек, ничем не отличавшийся от вчерашнего, и казалось невозможным, чтобы между одним и другим рассветом все так катастрофически переменилось. Жалящая боль от слов и поступка Каролины утихла; мысленно проиграв вчерашнюю сцену, я подивился тому, что так серьезно все воспринял. Она измождена, угнетена и все еще в шоке от мрачных событий, закончившихся смертью матери, говорил я себе. Уже давно она взбалмошна, ею беспрестанно овладевают странные идеи, но всякий раз тебе удавалось ее урезонить. Наверняка это был последний безумный всплеск, кульминация ее тревоги и усталости. Наверняка ты опять мог ее уговорить. Я уже в это верил. Пожалуй, она сама этого хотела. Возможно, она меня проверяла, желая получить нечто, чего пока я не сумел дать.
Эта мысль взбодрила, изгнав тяжесть похмелья. Домработница порадовалась, увидев меня в полном здравии — «а то всю ночь глаз не сомкнула от беспокойства». На утреннем приеме я был особенно внимателен к пациентам, дабы искупить свой вчерашний постыдный грех. По телефону я известил Грэма, что приступ хвори миновал. Обрадованный Дэвид продиктовал список вызовов, и до обеда я прилежно обходил больных.
Затем поехал в Хандредс-Холл. Опять воспользовавшись черным ходом, я сразу прошел в малую гостиную. Дом выглядел в точности как накануне и предшествующие дни, что прибавило мне уверенности. За письменным столом Каролина разбирала кипу бумаг; я уже был готов к тому, что с робкой улыбкой она поднимется мне навстречу. Я протянул к ней руки, но увидел ее лицо, на котором безошибочно читалось смятение. Она завинтила колпачок ручки и медленно встала.
— Какой все это вздор, Каролина, — сказал я, уронив руки. — Всю ночь я места не находил от беспокойства за вас.
Взгляд ее выражал тревогу и сожаление.
