— Вы занятой человек.
— Иногда чересчур занятой.
— Да, сыпи и порезы… Ох, чуть не забыл! — Родерик полез в карман. — Сколько я вам должен за визит?
Памятуя о щедром подарке миссис Айрес, я хотел отказаться от денег, но он был неуступчив, и тогда я сказал, что пришлю счет.
— Послушайте, на вашем месте я бы брал, пока дают, — засмеялся Родерик. — Сколько обычно вы берете? Четыре шиллинга, больше? Ну же, говорите! Мы еще обходимся без благотворительности.
Я нехотя согласился на четыре шиллинга — за осмотр и микстуру. Родерик достал горсть мелочи и отсчитал мой гонорар. Ссыпая мне в ладонь нагретые в кармане монетки, он неловко переступил и сморщился, видимо опять потревожив искалеченную ногу. Я чуть было не сунулся с советом, но сдержался, не желая его смущать. Родерик сложил руки на груди — мол, все в порядке — и вяло махнул мне, когда я сел в машину и тронулся с места. В зеркало я видел, как он мучительно взобрался на крыльцо, а затем исчез в темной утробе дома.
Аллея свернула в нестриженые кусты, на рытвинах машину подбрасывало, и мне стало не до особняка.
Как часто бывало по воскресеньям, ужинал я с Дэвидом Грэмом и его женой Анной. Срочный вызов Грэма оказался непростым, но завершился благополучно, и мы долго его обсуждали; лишь за яблочным пудингом я сказал, что вместо Дэвида съездил в Хандредс-Холл.
— Ух ты! — позавидовал он. — И как там? Я уж сто лет у них не был. Говорят, усадьба в разрухе и вконец засвинячена?
— Все так изменилось, что сердце кровью обливается. — Я описал состояние дома и сада. — Похоже, Родерик ни черта не смыслит в хозяйстве. Такое сложилось впечатление.
— Бедняга, — вздохнула Анна. — Он всегда был славным парнем. Можно лишь ему посочувствовать.
— Потому что весь изранен?
— Этому тоже, но больше тому, что человек выбит из колеи. Как все его ровесники, он слишком быстро стал взрослым. Сначала заботы об имении, потом война, а он пошел не в отца.
— Может, оно и к лучшему, — сказал я. — Полковник был та еще скотина, нет, что ли? Помню, мальчишкой я видел, как он вызверился на шофера — дескать, машина испугала его лошадь. Потом соскочил с седла и врезал ногой по фаре.
— Да уж, он был с характером. — Грэм подцепил яблочную дольку. — Этакий помещик старой закваски.
— В смысле, старый бузотер.
— Такая жизнь мне даром не нужна. Имение уже было убыточным, когда полковник его унаследовал. Поди, голову сломал, как вылезти из безденежья. В двадцатые он распродавал земли; помню, отец говорил: это что мертвому припарка. Болтали, долги после него остались астрономические! Как Айресы еще держатся на плаву, ума не приложу.
— А что там с ногой Родерика? Кажется, дело паршиво. Думаю, курс электротерапии ему помог бы… при условии, что он к себе подпустит. По-моему, они гордятся тем, что живут как семейство Бронте — претерпевают боль и все такое… Ничего, что я полез в твои дела?
— Да ради бога! — пожал плечами Грэм. — Говорю же, я так давно у них не был, что вряд ли считаюсь их врачом. Я помню его ногу: скверный перелом, кость срослась неправильно. Да еще ожоги… — Он задумчиво отправил в рот ложку пудинга. — Когда Родерик вернулся, у него и с психикой было не все ладно.
Этого я не знал.
— Вот как? Наверное, ничего серьезного? Сейчас-то он вполне уравновешен.
— Для них это было достаточно серьезно, чтобы о том помалкивать. В подобных делах этакие семьи весьма щепетильны. По-моему, миссис Айрес даже сиделку не нанимала. Сама ухаживала за сыном, а в конце войны вызвала домой Каролину, которая успешно служила в каком-то женском подразделении то ли Морфлота, то ли ВВС. Девушка чертовски умненькая.
Как все характеристики Каролины, какие я слышал от разных людей, в устах Грэма «умненькая» тоже было синонимом «некрасивой». Я не ответил, в молчании мы прикончили пудинг. Наплывали сумерки; Анна закрыла окно от мошкары, что плясала вокруг пламени свечи, освещавшей наш поздний ужин.
— Вы помните их первую дочку Сьюзен, которая умерла маленькой? — спросила Анна, вернувшись за стол. — Хорошенькая, вся в мать. Я была на ее дне рожденья, когда ей исполнилось семь. Родители подарили ей серебряное кольцо с настоящим бриллиантом. Ой, как мне хотелось такое же! А вскоре она умерла… Кажется, от кори или еще чего-то.
Грэм салфеткой вытер губы:
— По-моему, от дифтерии.
Анна сморщилась, припоминая:
— Верно! Так ужасно… Я помню похороны: маленький гроб, весь в цветах. Море цветов.
Оказалось, я тоже помнил эти похороны. Когда траурная процессия двигалась по Хай-стрит, мы с родителями стояли в толпе. Молодая миссис Айрес была вся в черном, будто новобрачная горя. Мать тихонько плакала, отец держал меня за плечо; моя новенькая необмятая школьная форма источала кисловатый запах.
Отчего-то я вдруг сильно приуныл. Анна и служанка убирали со стола, а мы с Грэмом заговорили о делах, и наш разговор меня еще больше расстроил. Дэвид был моложе, но гораздо успешнее: он стал практиковать, имея за спиной отца-врача и его деньги. Я же начинал кем-то вроде подручного доктора Гилла, которого Родерик изящно охарактеризовал «типом». Вообще-то старикан был жуткий лодырь; прикидываясь моим покровителем, он постепенно продал мне свою практику, но перед тем долгие годы платил сущие гроши. Перед войной Гилл вышел на пенсию и поживал себе в милом деревянно-кирпичном доме неподалеку от Стратфорда-на-Эйвоне. Я же лишь недавно стал получать хоть какой-то доход. Но тут замаячила Система здравоохранения, грозившая покончить с частниками. Вскоре все мои небогатые пациенты смогут выбрать себе другого врача, чем нанесут непоправимый урон моему бюджету. Из-за этого по ночам я не мог уснуть.
— Я всех растеряю, — сказал я, устало потирая лицо.
— Не глупи, — возразил Грэм. — Поводов уйти от тебя не больше, чем расстаться со мной, Моррисоном и Сили.
— Моррисон не скупится на микстуры от кашля и желудочные порошки, а людям это нравится. Сили обходителен, умеет подъехать к дамам. Ты милый, симпатичный семьянин, что тоже очень привлекает. А меня не любят и никогда не любили. Я непонятный: не охотник, не играю в бридж, не увлекаюсь дартс и футболом. Я недостаточно благороден и для знати, и для работяг. Врача хотят боготворить, никому не надо, чтобы он был ровней.
— Ерунда! Все хотят одного: чтобы он знал свое дело. А ты — бесспорный дока. Вот только чересчур въедливый. У тебя слишком много времени для самоедства. Женись, и все пройдет.
— Ну да! — рассмеялся я. — Себя-то еле содержу, какие там жена и дети!
Все это Грэм уже слышал, но терпеливо дал мне побурчать. Анна принесла нам кофе, и мы проговорили почти до одиннадцати. Я бы охотно еще посидел, однако распрощался, понимая, что супругам редко удается побыть вдвоем. До моего дома на другом краю поселка было всего десять минут ходу, но вечер стоял теплый и тихий, и я неспешно побрел кружным путем, остановившись лишь для того, чтобы закурить, скинуть пиджак и ослабить галстук.
