Миссис Айрес пустилась в детские воспоминания, но, к сожалению, я ее почти не слушал. Я сел в кресло напротив нее, и мне приходилось поворачивать голову, чтобы увидеть Каролину, сидевшую на диване слева от меня. Всякий раз это выглядело нарочито, но было бы странно не смотреть на нее вообще. Иногда наши глаза встречались, но взгляд ее ничего не выражал, кроме настороженности.
— На этой неделе вы заглядывали на стройку? — спросил я, когда Бетти подала чай, а затем поинтересовался: — На ферму съездить не собираетесь?
Расчет был в том, что я предложу ее подвезти и выкрою несколько минут с ней наедине. Но Каролина спокойно ответила, что нынче уже никуда не выйдет, мол, полно домашних дел… Что еще мог я сделать, когда рядом была миссис Айрес? Улучив момент, я откровенно взглянул на Каролину и даже изобразил недоумение, но она испуганно отвернулась. Когда из-за диванных подушек она рассеянно вытащила клетчатый плед, меня резануло воспоминание о том, как в машине она отпрянула от меня и закуталась в одеяло. В голове зазвучал ее вскрик: Простите… простите… не могу!.. Все показалось безнадежным.
Наконец миссис Айрес заметила, что я расстроен.
— Нынче вы какой-то пришибленный, доктор. Надеюсь, ничего плохого?
— Просто рано встал, да еще осталось несколько вызовов, — отговорился я. — Вы меня весьма порадовали тем, что так хорошо выглядите. — Я демонстративно взглянул на часы. — Увы, мне пора.
— Очень жаль!
Я встал, миссис Айрес вызвала Бетти и велела ей принести мое пальто. Каролина тоже встала, и во мне всколыхнулась радостная волна от мысли, что она решила меня проводить. Но она лишь составила чашки на поднос. Когда я прощался с миссис Айрес, Каролина все же подошла ко мне, и я поймал ее придирчивый взгляд на мое пальто.
— Вы расползаетесь по швам, доктор, — тихо сказала она, ухватив мою верхнюю пуговицу, болтавшуюся на ниточке.
От неожиданности я дернулся, и пуговица осталась в ее руке; мы рассмеялись. Каролина потерла рифленую кожаную обшивку и смущенно выронила пуговицу в мою подставленную ладонь.
— Да уж, кто присмотрит за холостяком, — сказал я, пряча пуговицу в карман.
Я уже сотни раз говорил нечто подобное и сейчас ляпнул просто так. Когда до меня дошел подтекст моей реплики, кровь бросилась мне в лицо. Мы оба замерли; не смея взглянуть на Каролину, я уставился на миссис Айрес, в глазах которой сквозило недоумение, словно она просила разъяснить непонятную шутку. Она переводила взгляд с дочери на меня, но мы, зардевшиеся и сконфуженные, молчали, и тогда лицо ее изменилось, словно лужайка под набежавшей облачной тенью. Недоумение сменилось внезапным удивленным пониманием, которое тотчас уступило место нерешительной униженной улыбке.
Миссис Айрес рассеянно пошарила по столику и встала.
— Боюсь, я вам надоела, — сказала она, запахивая шали.
— Бог с вами! — испугался я.
Не глядя на меня, миссис Айрес повернулась к дочери:
— Ты проводишь доктора к машине?
— Думаю, за это время доктор выучил дорогу, — рассмеялась Каролина.
— Конечно! — всполошился я. — Не хлопочите!
— Да нет, хлопоты лишь из-за меня, — сказала миссис Айрес. — Теперь я это понимаю. Раскудахталась… Доктор, прошу вас, снимите пальто и побудьте еще. Вам не стоит убегать, наверху у меня куча дел.
— Мама, перестань! — нахмурилась Каролина. — Чего ты вдруг? Доктора ждут пациенты.
Миссис Айрес собирала свои вещи и будто не слышала:
— Думаю, вам есть о чем поговорить.
— Нет! Не о чем! Уверяю тебя!
— Мне вправду надо идти, — сказал я.
— Что ж, Каролина вас проводит.
— Нет, Каролина не проводит! — рявкнула Каролина. — Извините, доктор. Что за чепуха! Из-за какой-то пуговицы… Следили бы за одеждой… Теперь меня живьем съедят… Мама, сядь. Что бы тебе ни казалось, все не так. Тебе не надо уходить. Я сама уйду.
— Пожалуйста, не уходите! — поспешно сказал я, протягивая к ней руку.
Нежность, прокравшаяся в мой голос, и порывистое движение выдали нас с головой. Каролина была уже у дверей; она лишь раздраженно тряхнула головой и вышла вон.
Я уставился взглядом в закрытую дверь, потом обернулся к миссис Айрес.
— Так чепуха или нет? — спросила она.
— Не знаю, — беспомощно ответил я.
Миссис Айрес глубоко вздохнула, плечи ее поникли. Она тяжело опустилась в кресло, жестом пригласив сесть и меня. В пальто, со шляпой и кашне в руках я пристроился на край сиденья. Мы молчали. Было видно, что миссис Айрес обдумывает ситуацию. Наконец она заговорила, но ее фальшиво оживленный голос был подобен надраенной жестянке:
— Да, я часто думала, что из вас с Каролиной вышла бы хорошая пара. Кажется, эта мысль пришла мне, как только я вас увидела. Конечно, разница в возрасте, но для мужчины это не важно, а Каролина слишком разумна, чтобы придавать значение подобной мелочи… Казалось, вы просто друзья.
— Надеюсь, мы ими остались.
— И все-таки чуточку больше, чем друзья. — Миссис Айрес глянула на дверь и озадаченно сморщилась. — Но какая она скрытная! Ни словом не обмолвилась. А ведь я мать!
— В общем-то, рассказывать нечего.
— В таком деле поэтапности не бывает. Сразу переходишь из одной партии в другую. Не стану спрашивать, когда состоялся переход.
Я смущенно поерзал.
— Вообще-то совсем недавно.
— Конечно, она взрослый человек и всегда знала, чего хочет. Но поскольку отца ее нет в живых, а брат нездоров, я должна вас кое о чем спросить. О ваших намерениях и тому подобное. Как старомодно это звучит! Уже счастье, что вы не питаете иллюзий по поводу наших финансов.
Я опять поерзал:
— Знаете, все это как-то неловко. Лучше вам перемолвиться с Каролиной. Я не могу говорить за нее.
Миссис Айрес невесело усмехнулась:
— Да уж, я бы вам не советовала.
— По правде, я бы хотел закончить этот разговор. Мне действительно надо идти.
— Разумеется, как вам угодно, — кивнула миссис Айрес.
Однако еще несколько минут я оставался на месте, борясь с собственными чувствами: я был обескуражен тем, как оно все обернулось, и досадовал, что вся эта заваруха, до сих пор казавшаяся нежданной-негаданной, явно отдалила нас друг от друга. Наконец я резко встал; миссис Айрес подняла голову, и я опешил, увидев слезы в ее глазах, под которыми набрякли темные мешки; в волосах ее, нынче лишенных шелкового шарфа или мантильи, посверкивала седина.
Она заговорила, однако наигранная живость исчезла, тон ее был проникнут чуть кокетливой жалобностью:
— Что со мной станет, доктор? Мой мир съеживается в булавочную головку. Ведь вы с Каролиной не бросите меня?
