Первые же строчки заставили замереть от удивления. В дверь постучали, но читавший даже не поднял головы.
– Здрасьте, то есть добрый день! – бодро прозвучало с порога.
– Дальше по коридору и налево, – флегматично отозвался товарищ Москвин, перекладывая страницу. – Если курить, то на лестничной площадке.
– Некурящие мы, – охотно отозвался бодряк. – А по коридору уже прошли, засвидетельствовали. Ты, стало быть, товарищ Москвин, который Техгруппа при Научпромотделе? А я тебе в помощь.
– Так точно, я Москвин…
Читавший неохотно закрыл папку, сунул ее в ящик стола.
– …Который Техгруппа. Пока в единственном числе.
Он привычным движением поправил темно-зеленую гимнастерку, улыбнулся.
– Ну что, давай знакомиться?
У порога стоял невеликого роста паренек лет девятнадцати в короткой, плохо подшитой солдатской шинели. Правая рука сжимала инвалидскую трость твердого дерева с отполированный до блеска черной рукоятью. Чуть смуглое, восточного типа лицо, белозубое усмешка, темные внимательные глаза…
– Знакомиться? Так затем и пришел. Касимов я, Василий Сергеевич, член РКП(б) с октября 1919-го. Из рабочих, умеренно грамотный, да еще, как видишь, инвалид по причине колчаковской гранаты.
Москвин шагнул вперед, протянул руку.
– Леонид Семенович. Инвалид по причине отсечение головы. В партии с января 1918-го.
Касимов понимающе кивнул, скользнул острым веселым взглядом:
– Неплохо пришили. А у меня дохтур безрукий попался, безногим, значит, сделал. Прислан я к тебе техническим работником с приказом выучиться буржуйской машине под названием «ремингтон». Он как, в порядке?
Леонид поглядел в угол, где на круглом столике скучала помянутая машина. Сам он к ней не прикасался, только вытер пыль.
– Все ясно, будем овладевать, – рассудил неунывающий Касимов. – Да, ты не пугайся, сейчас сюда сейф приволокут. Большой такой, белый, фирмы «Сен-Галле», чтоб, значит, секреты прятать. Только пока без ключа, найти никак не могут. Ничего, у меня опыт слесарный, разберемся.
Леонид чуть было не заметил, что и сам может кое-чему научить, но вовремя прикусил язык.
– Чаю могу налить, – предложил он. – Нам тут мяты оставили, даже сахар есть. Странно как-то получилось, всё на месте, группа работает давно, а состав набирают заново. Никого из прежних нет, спрашивал – никто ничего не знает.
Усмешка на лице Касимова погасла, посуровел взгляд.
– Странно, говоришь? Я бы это, Леонид Семеныч, иными словами выразил. Но не стану, замну для пущей ясности. Как у нас в батальоне пели, «Кукушка лесовая нам годы говорит…»
– «…А пуля роковая нам годы коротит» – подхватил товарищ Москвин.
– Неужто знаешь? – обрадовался Касимов. – Ну, здорово! Сразу видно, наш человек, проверенный. А давай-ка вместе, только тихо, чтобы народ не распугать. Эх!..
– Здорово, брат служивый, куришь ли табачок?
Трубочка на диво, давай курнём разок.
– Она у кирасира отбита на войне,
В память командира досталась трубка мне.
Наш полк вперед несётся, всех рубит наповал,
Вдруг выстрел раздаётся, полковник с коня пал.
Кукушка лесовая нам годы говорит,
А пуля роковая нам годы коротит!..
6
Александровский сад накрыло дождем. Огромная лужа наползла на каменное подножие Обелиска, вода стекала по серой ровной поверхности, заливала врезанные в твердь имена основоположников и творцов единственно верного социалистического учения. Но влага и сырость, споря с камнем, делали тайное явным: рядом с новыми надписями проступали прежние, уничтоженные, казалось, навсегда – имена Государей Российских. Весна года от Рождества Христова 1923-го, от начала же Великой Смуты Шестого победно шествовала по мокрой земле.
Девушка в старом перешитом мужском пальто поправила влажные волосы, без особого интереса скользнула взглядом по Обелиску и прошла дальше, мимо угрюмой краснокирпичной стены.
