– Зверь-человек, – рассудил участковый. – Чистый К-колчак!
– «Мундир английский, погон российский…», – негромко пропела товарищ Зотова на мотив все того же «Шарабана».
– Погон, кажется, французский, – попытался уточнить гэпэушник, но кавалерист-девица и бровью не повела.
– У французов, товарищ Синцов, погоны в полном отсутствии. Сама видела, когда «пуалю» под Херсоном рубала. Так что погон российский, а вот табак действительно японский. «Мундир сносился, погон свалился, табак скурился, правитель смылся! Ах, шарабан мой, американка!..»
По этому поводу возникло мнение, что экспертизу самогонного конфиската следует продолжить. Семен чувствуя, что разговор медленно, но верно уплывает явно не туда, поспешил уточнить главное. Что такое Шушмор, уже понятно. Но почему – поздно?
Местные переглянулись.
– Так мы же писали, – удивился Синцов. – Я – по своему начальству, товарищи из укома – по партийному, прямо в Столицу. Не знаете разве?
Настало время переглядываться гостям.
Санаторий «Сеньгаозеро», названный по имени ближайшего водоема, открылся в сентябре 1918-го, как раз в день взятия Казани. Шум, вызванный строительством и нашествием чужаков, постепенно стих. Строители частью уехали, частью же были переброшены на возведение Шатурской электрической станции. Служащие и пациенты санатория вели себя тихо, не выходя за пределы охраняемой зоны. Слухов конечно же, хватало. Жители окрестных деревень, помня мрачную славу Шушмора, шептались, что за высоким санаторным забором творится невесть что. То ли мыло из людей варят, то ли, напротив, из мыла таковых лепят, электричеством оживляют и пускают бродить по болоту.
Ездили в санаторий нечасто, еще реже в «Сеньгаозеро» пускали местных. Побывавшие там, главным образом, врачи из уездной больницы, на расспросы отвечали односложно. Никаких особых чудес в санатории нет, лечат в нем «квелых» – ослабленных голодом детей и подростков, зато оборудование новейшее, иностранное. Главный же, Зверь-человек, он же Колчак – известный ученый, физик и врач. Фамилия у него его немецкая, а потому несколько подозрительная, зато имя-отчество вполне свои, русские.
Владимир Иванович Берг.
– Он самый, – кивнул Семен Тулак. – Так в чем вопрос, товарищи? Нам этот Берг и требуется.
– Т-так уехали же! – развел руками рыжий. – В-все! Д-две недели назад.
Федя Громовой вернулся с фронта в 1920-м. Работать участковым согласился сразу, тем более места были знакомые, считай, родные. Служба поначалу не казалось трудной. Ни в деревни Пустошь, ни в окрестных лесах ничего подозрительного не гнездилось. Разбойники давно вывелись, дезертиры потянулись в уезд, прослышав про амнистию, классовых же врагов уконтропупили еще в 1919-м. Из всех бед – только «фулюганы» да самогонщики. С подобной публикой бывший фронтовик, несмотря на малый рост и веснушки, разбирался без особого труда. В общем, всё путем – если бы не Шушмор.
Для начала участкового задержала охрана. Возмущаться не дали – обезоружили и уложили носом в траву, продержав так до прихода смены. Жаловаться отсоветовали, более того, предупредили, что в следующий раз пристрелят на месте. Рыжий внял и с тех пор обходил кордоны стороной. Глазастый парень успел заметить, что форма у бойцов похожа на ту, что носят Части особого назначения, но все же иная. Петлицы черные, однако вместо привычных букв «Ч.О.Н.» иные – «Ч.С.Р». Нагрудного знака нет, и нашивка на рукаве непохожа.
Глубже вникать Федя не стал, решив держаться от «Сеньгаозера» подальше. Получалось не всегда. Дважды объявляли тревогу. Бойцы с черными петлицами прочесывали лес и окрестные села. Что искали, неведомо, но страх наводили немалый. По избам шептались, что «мыльные люди» из таинственного санатория, взбунтовавшись, устроили массовый побег. Участковый на провокационные слухи не реагировал, но сам терялся в догадках.
Постепенно к санаторию привыкли. В начале 1920-го Зверь-человек Владимир Берг посетил окрестные деревни, встретился с любопытствующим народом и прочитал лекции про безграничные возможности современной медицины. Люди мало что поняли, но к «Колчаку» подобрели. Врачи из санатория начали объезжать уезд для обследования больных и даже здоровых, называя это мудреным словом «диспансеризация». Лекарства давали бесплатно. А прошлой осенью обитатели родной для Феди Громового Пустоши смогли лично познакомиться с «мыльными людьми». Группа выздоравливающих из «Сеньгаозера» добровольно вызвалась помочь на покосе инвалидам войны и солдатским вдовам. Ребята и девушки выглядели здоровыми, веселыми и ничуть не «квелыми». Если что и смутило, так их странный «арапский» загар.
Все кончилось месяц назад, в феврале. Местные уже знали, что поздней осенью большая часть обитателей санатория перебирается на юг, в теплые края. Так было и теперь, но среди зимы начали собираться в дорогу все остальные. Из уезда подкатили рычащие американские грузовые авто, у крестьян мобилизовали подводы, и к началу марта санаторий опустел. Охрану сняли не сразу, однако неделю назад исчезла и она. «Сеньгаозеро» опустело.
– Оно, конечно, сп-покойнее стало, рассудил участковый. – Но грустно, как-то. Об-бжились привыкли.
– Это вам, товарищ Громовой, спокойнее, – Синцов неодобрительно покачал головой. – А кому и расхлебывать придется. Санаторий-то ни по каким документам Наркомздава не проходил. И деньги шли непонятно откуда.
«Смета расхода выделенных по спецсчету средств за 1922-й год…» – вспомнилось Семену.
– …Мы это знали, но приказ имели – не вмешиваться и вредные слухи пресекать. А теперь из Столицы бумага прикатила, расследование будет. Кто крайним окажется? Неужто тот, кто честно приказ выполнял?
При этих словам оперуполномоченный многозначительно взглянул на гостей.
– У нас так в Курске было, – хриплым басом заговорила товарищ Зотова. – В сентябре 1919-го. Город крепко держали, одних бронепоездов восемь единиц имелось. А из штаба, с самого верха, приказ: отступить, сохраняя живую силу, причем немедленно. Отступили, все бросили, а потом – трибунал. И начдив наш погорел, и комиссар, и даже кто поменьше. Потому я приказы глупые никогда не сполняла. Что так трибунал, что этак, но пусть уж лучше за успех судят, чем наоборот.
Мрачный гэпэушник Синцов после этих слов стал еще мрачнее. Участковый же, напротив, не думал унывать.
– За что т-трибунал? Порядок на вверенной м-местности обеспечили? Об-беспечили. Сигнализировали наверх? Так точно, т-телеграммы регулярно слали. Г-главное, квитанции с почты не п-потерять.
Семен Тулак слушал вполуха, не пытаясь возражать. Оптимист Громовой напрасно надеялся на почтовые квитанции. Подвернешься под горячую руку, назначат крайним – и поедешь на Чукотку мох топтать, как и обещал комиссар Лунин. Ротный уже трижды успел пожалеть, что не послушался строгого начальника из ЦКК. Что теперь они скажут в Столице? Съездили впустую, зря потратили казенные средства, людей переполошили. Это в самом лучшем варианте.
Но может быть и хуже. Техгруппа опять опоздала, как и с погибшим Игнатишиным. Обитатели «Сеньгаозера» начали собираться в дальний путь как раз в те дни, когда история с таинственным санаторием заинтересовала Центральный Комитет. «Случайностей не бывает, учтите – особенно в нашем деле». Товарищ Ким словно в воду глядел.
