– Все! Все следующий раз будем беседовать у меня в кабинете, там курить можно. В командировке удалось достать «Autumn Evening», табак с ароматом кленового сиропа. Хорошо поставленная контрабанда порой творит чудеса… Да, товарищи, вы спрашивайте, не стесняйтесь. Или расскажите, если есть что.
Лед исчез, сгинул холод. Остался улыбчивый немолодой человек, желающий просто поболтать. Разве что взгляд погас не сразу, слишком силен был светлый огонь.
– Лунин – это не тот, который был на Польском фронте? – вспомнил красный командир. – Комиссар Стальной дивизии имени Баварского пролетариата?
– Тот самый, – кивнула трубка. – Ланселот Центральной Контрольной комиссии.
Белогвардеец мысленно отметил «Ланселота», немного подумал и решился.
– Вы говорили о мелочах, товарищ Ким. И о том, что случайностей не бывает… Вчера поздно вечером у меня проверили документы – на Манежной. Милицейский патруль в новой форме – той, что введена в январе…
– Так и у меня тоже проверили, – перебил командир РККА. – И тоже в новой форме.
– А теперь – странность. Пешей милиции положен зеленый кант, а у этих был желтый, как у конной, по крайней мере, на шапках. Лошадей с ними не было. Либо тут все-таки случайность – из тех, что иногда бывают…
– Либо с вами хотели познакомиться, – подхватил товарищ Ким. – С обоими сразу. Голос услышать, лица разглядеть, оценить реакцию. Но – спешили и слегка напутали с формой.
– Шпионы, что ли? – хмыкнул красный командир. – Или бандюганы с Хитровки?
– А можно не отвечать?
Любитель хорошего трубочного табака наивно, совсем по-детски улыбнулся.
– Так что, нас уже пасти начали? – не выдержал командир РККА. – Да они же права не имеют!
Поручик, отметивший в их первую встречу странную для большевика нелюбовь к людям в черной коже, был совершенно прав. Краском относился к чекистам немногим лучше, чем к врагу детства, мордатому городовому.
– Вы о бандюганах с Хитровки? – улыбка товарищ Кима теперь больше напоминала брезгливую гримасу. – Не имеют. Более того, им строжайше запрещено вмешиваться в работу ЦК и заводить дела на работников нашей номенклатуры без соответствующей санкции. Но они все равно интересуются. Сами же говорите – бандюганы. Между прочим, недавно попытались арестовать сотрудника аппарата товарища Сталина. Если что, посылайте их подальше, можно по-матросски, в семь этажей. А еще лучше – молчите. На вопросы не отвечайте, на провокации не поддавайтесь. Ясно?
«Ого!» – только и подумал поручик, постаравшись не дрогнуть лицом. То, что партийцы не слишком любят красных жандармом, он догадывался, но здесь слово «любят» вообще было лишним. Этак и за револьверы могут взяться.
Три года назад эта мысль изрядна бы порадовала. Стреляйтесь, «краснюки», патронов не жалейте! Но теперь, когда война позади, а он, не захотев умирать и уезжать, надел «красную» кожу, имело ли смысл влезать в кровавые комиссарские разборки? Может, зря он соблазнился Столицей? Поближе бы к кухне, подальше от начальства…
Или его война еще не кончена?
2
Очнувшись в госпитале на пропахших карболкой нарах, поручик не спешил открывать глаза. Он у врагов, это ясно. Но кто он для них? Пленный «беляк», которого просто поленились дострелить – или израненный «товарищ»? Чужая гимнастерка, чужие документы, чужая шинель с красными нашивками… Погибшего краскома наверняка знали в лицо, первый же разговор с кем-то из «сослуживцев» – и законная «стенка» обеспечена.
Умирать не хотелось, в большевистскую тюрьму – тоже. Если рана не слишком серьезна, можно попытаться бежать. Перекоп совсем близко, укрепления не должны были бросить, сейчас там идет бой…
Когда рядом послышался женский голос – сестра милосердия о чем-то спорила с его соседом. Поручик решил поступить подобно герою авантюрных романов. Беспамятный рыцарь попал в неведомый замок, вокруг злобные сарацины…
– Сестричка! – простонал он. – Сестра!..
Убедившись, что услышан, офицер резко открыл глаза.
– Н-не помню! Нет… Кто я?! Сестра, помогите вспомнить. Кто?!
В зрачки ударил резкий свет карбидной лампы. Вместо женского лица – неровное белое пятно.
– Та нэ хвылютэсь вы, товарышу Еремеев. Свий вы – и серэд своих. Вы ж з 30-й Иркутской? А мы ваши сусиды ваши, 11 кавдивизия. Вы у командырському шпытали, в хирургичний…
Глаза можно было закрыть. Удалось, точнее, просто повезло. «Сусиды» не стали особенно интересоваться личностью «товарища Еремеева». Вот и славно. Теперь бы встать поскорее!
Не вышло – исчерпал поручик свой запас удачи. Рана оказалась скверной, к тому же проснулась старая контузия, вцепилась, затопила болью. Сесть он смог только через неделю, а еще через несколько дней, когда поручик уже пытался вставать, пришло известия о падении Крыма. Бежать стало некуда.
По документам он оказался взводным, если понижение в чине, то небольшое. Но рассчитывать и дальше на доверчивость «сусидив» не имело смысла. Даже если не станут придираться и выпишут, выдав справку с фиолетовой госпитальной печатью, куда ему идти, куда ехать? Не в 30-ю же Иркутскую дивизию к тамошним фронтовым чекистам, не ночи будь помянуты!
Впрочем, помянутые не стали ждать ночи. Как-то средь белого дня они с шумом и грохотом ввалились в госпиталь, проследовав прямиком в канцелярию. Как выяснилось, тамошние писаря чем-то крупно нагрешили, но не на неблагодарной ниве контрреволюции, а по более выгодной хозяйственной линии. Личный канцелярский состав погрузили в заранее пригнанные подводы, начальнику госпиталя сделали сердечный укол, а главный чекист, великан в тяжелом кожаном пальто, плюнул в пол, громогласно констатировав: «Развели ворье, понимаешь!»
Можно было перевести дух и покрепче сжать в ладони серебряную бабушкину иконку. Выручил Царь-Космос, не подвел! Но ведь могут прийти и завтра?
«Разведчик весел и никогда не падает духом». На следующий день красный командир Еремеев добровольно вызвался поработать в канцелярии весь срок, оставшийся до выписки. А поскольку товарищи в черной коже не только увели людей, но и унесли часть документации, оставив после себя истинно революционный беспорядок, писарю-добровольцу представилась редкая возможность – воссоздать из Хаоса Космос, частью которого должна была стать его новая биография.
Серебряный лик с иконки смотрел сурово и мрачно. «Разведчик честен и правдив». Скаут не станет подделывать и воровать документы, русский офицер не побоится взглянуть в черный зрачок вражеской винтовки. Недаром лучших из лучших называли: «Те, кто умеют красиво умирать».
Но поручик давно уже не был прежним. Что красивого в смерти? Что за радость быть расстрелянным у ближайшего плетня, сгинуть без толку, без пользы? Романтика смерти – она для самоубийц, чтобы победить, требуется вначале выжить.
К выписке красный командир Еремеев подготовился основательно. Два комплекта документов – и оба почти настоящие. Печати, бланки, фотографии, даже всякая полезная мелочь вроде кружки с личным вензелем. Поручик не стал красть чужие жизни, он выдумал их заново, составив из обрывков разных судеб. Нет, он не создавал Космос, на такое сил не хватило. Работа больше походила на занятие безумного врача, сшивавшего новое тело из расчлененных трупов. Красные мертвецы щедро делились с «беляком». Впрочем, не только мертвые. Поручик внимательно приглядывался к своим соседям, пытался копировать чужую речь, жесты, улыбку, смех. Тонкая искусственная кожа постепенно становилась прочнее, твердела, прирастала к мясу.
