— Добра-то сколько пропадет, — шепотом сказала Катенька Роме, памятуя об оставленных в закромах автозапасах.
— Забудь, — сказал тот.
— Уже забыла.
В десять вышли из дома. Ветер с запада гнал облака. На месте Невских бань из-за забора уже поднимались штыри арматуры — костяк грядущего зеркально-бетонного парадиза. Над перекрестком Колокольной и Марата трепетал, запутавшись веревочкой в проводах, красный воздушный шарик. Встречные прохожие были без лиц — по крайней мере Тарарам ни одного не запомнил.
В холле их встретил молодцеватый охранник Влас. Вид он имел странный — возбужденный, раскрасневшийся, будто только что закончил комплекс тренировочных упражнений по применению саперной лопатки в рукопашном бою. Беспрепятственно пропустив Рому с компанией в зал, страж послал им вслед грозный взгляд, вспыхнувший, как раздутый уголь в мангале, темной искрой озарения.
Тарарам извлек фонарик, и по заведенному порядку они с Егором обследовали пустующее — на не готовый к встрече с чудом взгляд — пространство. Иномирное тело, сотканное из прозрачного зеленоватого марева, вновь изменило форму. Теперь душ Ставрогина представлял собой уже даже не шар, а подобие цилиндра, огромной колбасы трех метров длиной при двух в поперечнике. Объект, словно потворствуя их замыслам, теперь готов был вместить внутрь себя всех четверых испытателей сразу. Быть может, Егору только показалось, но излучение образования тоже сделалось мощнее, призывнее и теплее — силу в них оно сейчас вливало такую, что никаким сомнениям в правильности пути уже не оставалось места.
Включили свет, озаривший окружающую черноту стен, потолка и пола («Закоптелая банька с пауками», — вновь вспомнил уже пережитое чувство Егор). Скупо, с чувством значения момента перебрасываясь словами, соорудили из столов стартовый помост. Поставили стремянку. Не договариваясь об очередности, полезли вверх: Тарарам, Егор, Настя, Катенька… Встав на столешнице в ряд, невольно, словно в народном финском танце летка-енка, положили друг другу руки на пояс…
И мир померк. Так, будто бы в сети питающей его энергии упало напряжение.
В шесть часов тридцать шесть минут утра на Власа, охранника музея Ф. М. Достоевского, снизошло священное безумие. Он с пронзительной ясностью ощутил свое предназначение, и счастье обретенного смысла выдавило из его глаз умильную слезу. Нет, не бальными танцами… Вовсе не бальными танцами покорит он сердца современников и впишет свое имя золотой строкой в летопись вселенной. Его удел иной. Ускорить время, разогнать на всех парах историю, приблизить роковой час битвы Гога и Магога с Фенриром и воинством Асгарда за обладание кольцом всевластия. А там — там будет ветер, пламя, шум, покойники поднимутся из гробов и поднесут ему дары земли. Наступят вечный смех, и Аполлон, и хор угодников, и воды рухнут вверх. Для этого ему всего лишь надо в срок жертву принести — двух ярочек и двух козлищ. И дело сладится. Такой закон тайги.
Заступив на смену, Влас покурил, выпил кружку чая с песочной полоской, после чего примерно час, как было заведено у него уже месяц или полтора, разучивал и шлифовал движения и фигуры — восьмерка бедрами, лисий шаг, ботафого с продвижением, выпад дансхол, правый волчок. Теперь это вроде бы осталось в прошлом, больше не было нужно, но дисциплина духа не перестраивалась в миг. А тут как раз пришли артисты. Один из них однажды даже очень славно спел… И, только пропустив их в зал, он понял, кто они на самом деле и что в одиннадцать ноль четыре — срок.
В тревожном раздумье он зашел в служебный коридор и встал у пожарного щита. Какое-то время размышлял: что лучше — багор или топор. Гений места подсказал. Он снял со щита тяжелый, с символично окрашенным в красный цвет топорищем топор, вернулся в холл, сел за стол, где сиротливо пасся железный ежик с утренним окурком, и, поглядывая на часы, стал ждать.
В одиннадцать ноль две мигнула и поблекла лампочка — перепад напряжения в сети, — ему подали знак. Он медленно поднялся и с топором в руках отправился в черный зал, который про себя издавна называл «гробик».
Глава 12. Мир-паразит
1
Настя лакала воду из ручья. В этом месте камни сложились в уступ, и ручей образовал небольшой падун. Вода на камнях весело вскипала, разбивалась в брызги и разбегалась вьюнами. Журчали в щельях небольшие буруны, и звук этот был приятен слуху. Под падуном в яме лежала гладкая рыба, шевелила хвостом и смотрела из воды на Настю. В круглых глазах большеротой рыбы не было ни страха, ни гнева, ни любопытства. Сквозь воду рыба не пахла.
Настя лакала долго, пока не почувствовала, как лед сдавливает ей горло. Вода в ручье была холодной и в самый жаркий день. Потом стряхнула капли с усов и побежала назад — лизать недавно разрытую в камнях под корнями дерева, где она устраивала себе логово, желтоватую глыбу.
На опушке леса горели, испуская сладкий аромат, звездаши, алюнки и глазыри. Отцветший спелый шипок напустил вокруг в траву такую гору пуха, что из него можно было бы сложить перину в дупле Катеньки. Конечно, если прежде она его не съест. Да что в дупле — сам Тарарам смог бы устлать им гнездо. Настя зачем-то сунула в пух нос, и тот тут же облепил ей мокрую мордочку. Фыркая, Настя принялась трясти головой и счищать пух то одной, то другой лапой.
Разделавшись с забавным пухом, Настя перебежала поляну, где в головках визильника копались и густо гудели медовики. Ветер шевелил травы, и те выпускали ему на потеху облачка пыльцы. Звенели прозрачными крыльями цветочные жужки. Пронесся над головой быстрый бармач. Между кустом и длинным полоцветом пузанок сплел хитрую обмету — медовик ее рвал, а жужки вязли.
Вокруг поляны стоял лес. Рассыпанные по земле прошлогодние листья пахли прелью, деревья шевелили свою тень, вдалеке нестрашно ряцкнул сук — дух покоя легким, едва колеблемым дыханием покрывал пущу.
В морщинах коры бежала черная струйка мурашей. Это было не Настино дерево, а одно из тех, что стояли поблизости, — Настя часто подходила к нему смотреть на деятельных малявок. Струйка мурашей, вся составленная из коротких отрывистых движений, была двойной: одни бежали наверх, к пенящемуся в трещине дерева соку с волнующим терпким запахом и куда-то дальше, другие — вниз. Встречные мураши то и дело трогали друг друга усами. Мир был молод, полон открытий и радостных происшествий.
Настя смотрела на мурашей и моргала. Потом, взмахнув рыжим хвостом, побежала к своему дереву, под корнями которого рыла нору. Нырнула в логово и, поерзав, удобно устроилась на боку — так, чтобы перед носом оказалась желтоватая глыба. Выждав, когда желание разрастется в глубине ее глотки, выплеснется за край и зальет все ее существо, Настя лизнула прохладный камень, и соль в ответ, чуть помедлив, обожгла язык. Иголочки необычного удовольствия кольнули Настю за ушами, и дрожь от этих уколов побежала на загривок. Она лизнула еще и нежно тявкнула. Звук вышел из горла сам собой, словно внутри Насти тявкнул кто-то другой, разбуженный то ли вылившимся за край желанием, то ли вкусом камня. Лизнула еще и снова тявкнула. Потом еще и еще… Это было чудесно.
