К моменту «зачистки» чеченцами Басаева и Хаттаба России от "кремлевских боевиков", критическая масса безысходности и унижения была достигнута. Включился процесс передачи моих личных полномочий в точку проекции коллективного желания, и в этой точке однонаправленного излучения гражданской воли родилось жизнеспособное (хочется верить) существо — юный демон государственности.
Помните, как во время последней кавказской войны вдруг неожиданно поубавилось публикаций в защиту свободолюбивого чеченского народа? Отчасти это было вызвано реальным изменением мнения о войне самой пишущей братии — все же и они, пусть и не лучшая, но часть народа, — однако главное, потеряли спрос у читателей и зрителей разоблачения безобразий, творимых властью. Ведь в кои-то веки власть попыталась что-то сделать, отвечая за свои слова, и перестала метаться из угла в угол от страха. Не удалось стать героем Бабицкому — а ведь в первую кампанию ему бы рукоплескали. И что особенно удивительно, воззвания mass media вдруг утратили часть своей силы. Персонажи вроде Киселева и Явлинского, занимавшие пустующее место властителей дум, обнаружили перед собой стену непривычного равнодушия: говорите, говорите, теперь нас уже с толку не собьешь.
Последнюю войну в Чечне никому не придет в голову сравнить с Великой Отечественной, но ее нельзя считать и чужой войной, как в случае с афганской или первой чеченской. Перед нами попытка достойного ответа на вызов грозной, давно уже набравшей мощь силы. По ряду причин вызов России был брошен раньше, чем Америке и Европе, и главная из этих причин, конечно же, провоцирующая беспомощность государства. Все чаще Западный мир оказывается в ситуации бессилия, а ведь именно умножение и нарастание бессилия характеризует исторически освидетельствованные эпохи заката. Наравне с тем, как характеризует их показная роскошь и богатство — вырождающаяся цивилизация всем своим видом как бы говорит: если бы дела мои были плохи, разве было бы мне так хорошо — мне, такой роскошной и богатой.
До поры цивилизованный Запад трактовал чеченские события в духе привычных либеральных ценностей: "право наций на самоопределение… мужественная борьба гордого народа за независимость… недопустимая жестокость оккупационных войск… имперский синдром… необходимость политических решений… только за столом переговоров…" Последнее утверждение повторялось особенно часто и казалось незыблемой истиной. Одним словом, до недавнего времени на всей территории плюшевой цивилизации торжествовал принцип ее главного пророка — кота Леопольда: ребята, давайте жить дружно.
Больше всего европейцы и североамериканцы гордились своим умением договариваться, своей терпимостью и толерантностью — так они называли специфическую форму робости и малодушия, заставляющую их выплачивать все возрастающую дань пришельцам, поселившимся в их собственном доме. Подразумеваемым аргументом в оценке чеченских событий служил, конечно, собственный пример: смотрите, мы же договорились (Северная Ирландия и баски в этом случае всегда оставались за скобками), мы прекрасно уживаемся несмотря на все национальные и расовые различия, культурные и идеологические расхождения. Побольше чуткости, деликатности, понимания — и добрососедство обеспечено. Казалось, это заклинание, давно уже не имеющее никакого отношения к реальности, не в силах поколебать ничто — ни бегство в пригороды, подальше от добрососедства, ни добровольный комендантский час, передающий по ночам всю власть в больших городах Европы и Америки иммигрантам… Одним словом — все хорошо, лишь бы не было войны.
Но случилась война и для Запада. Спровоцированная постыдной слабостью, полной утратой гражданской доблести, война началась 11 сентября 2001 года нападением на Нью-Йорк и Вашингтон. Воображаемые чары гуманистических заклинаний распались окончательно. И перед Западным миром на повестку дня встал пересмотр духовной формулы, гарантирующей ему достойное бытие перед натиском врага. Конечно, апостолы кота Леопольда могут с удвоенной силой начать воспевать принципы добрососедства, мол, мы сами виноваты — недостаточно ублажали малых сих, неохотно шли на уступки и поделом нам досталось. Конечно, возможно развитие по истерическому варианту (если сколько-нибудь реальная опасность в виде "неправильных сербов", бен Ладена или Саддама Хуссейна просочится в одомашненное пространство западного мира, растерянный и напуганный обитатель постгуманистического общества запросто может повести себя, по выражению Арсения Тарковского, "как сумасшедший с бритвою в руке"), уже проверенному в Югославии, и определенные шаги на этом пути уже сделаны. Но уместнее всего обратиться к опыту России, вступившей в новый, булатный век на пару лет раньше Запада и уже позволяющей себе шутить на эту далеко не легкомысленную тему: "Покупая шаверму, помогаешь бен Ладену".
Начало последнего противостояния России и Чечни, ознаменованное взрывами в Москве и Волгодонске, тоже было вполне истерическим. Разгневанные граждане призывали с телеэкранов покончить с подонками, уничтожить осиное гнездо террористов ковровыми бомбометаниями… То же самое два года спустя случилось и в Америке. Но это тоже типичное проявление слабости — когда страшно смотреть в лицо реальной опасности, хочется поскорее закрыть глаза или нажать на спусковой крючок. Однако дрожащий в руках пистолет не принесет спасения, не поможет тут и атомная бомба — ее запросто можно выронить себе под ноги. Готовность принять вызов требует выдержки перед лицом врага — возобновление этого самого драгоценного из утраченных качеств предоставляет шанс вовремя очнуться от обморока глобализации.
Чтобы придти в сознание, надо в первую очередь дать себе отчет в неизменности некоторых вещей. И прежде всего необходимо устранить ложную оппозицию, будто противник, бросивший мне вызов, является либо порождением зла (и тогда нужно поскорее нажать все красные кнопки), либо врагом по недоразумению (значит, с ним можно договориться). Враг жесток и непримирим, но, безусловно, отважен, и в этой отваге есть нечто чарующее. У него есть своя правда, ради которой он готов отдать свою жизнь, но прежде, конечно, потребовать мою. Наше противостояние неустранимо, и тут не помогут никакие уступки до тех пор, пока мы не поймем друг друга как враг врага. Россия осознала эту простую истину на одно исторические мгновение раньше, чем Америка и Европа, и именно это осознание является сейчас самым общезначимым глобальным процессом — процессом стряхивания наваждения.
Надо признать, что переоценка ценностей имеет отношение не только к мужским играм, едва ли не решающая роль здесь принадлежит как раз слову женщины. Нет ничего важнее, чем напутствия матерей воюющим детям, в том числе и в обеспечении жизнеспособности гражданского общества. Конечно, отправлять "необученных восемнадцатилетних мальчиков" в действующую армии (да хотя бы и в бездействующую) очень не хочется. Но шестнадцатилетние чеченские мальчики воюют и погибают — не как мальчики, а как воины. И это тоже вызов, который необходимо принять к сведению, не пряча голову в песок.
Омовение в первоначальных стихиях человеческого бытия отрезвляет и бодрит. И нам предстоит повторить еще немало забытых уроков, используя при этом врага в качестве экзаменатора. Шамиль Басаев, отвечая на вопрос корреспондента, как он себя чувствует после ампутации стопы, сказал: "Чувствую себя прекрасно, ведь одной ногой я уже в раю". Его противник из числа российских солдат или офицеров мог бы по достоинству оценить остроумие моджахеда, но при этом заметить: "Что ж, я помогу тебе перебраться туда окончательно, чтобы ты мог двумя ногами стоять в своем шахидском раю". Именно так, с улыбкой и непреклонностью.
