— Ты убил эту старуху? — гневно воскликнула Катя.
— Нет, — цыган печально улыбнулся. — Мужчина не может убить старуху. Молодую женщину — может, старую — нет. Но слушай дальше. Гордая Матрена ничего не стала отрицать, хотя спасла бы ложью свою жизнь. Узнавши, что ты — дочь цыгана, муж зарубил ее топором. Верно, хотел он убить и тебя, но рука его не поднялась на младенца. Вместо того он лишил себя жизни сам.
— А отчего ж ты не украл меня?
— Табор наш стоял под деревнею под названьем Грачевка, — издалека ответил цыган. — Больше, чем стоило того, я задержался в тех краях. Вот меня и повязали солдаты — из-за одного цыганского дела. Лет шесть просидел я в остроге прежде, чем смог сбежать. Освободившись, я прежде всего послал к тебе одну нашу старую ворожею, чтобы та все выведала. Ворожея сказала, что ты здорова и живешь в господском дому, потому я занялся всем неотложным. Одно сомнение точило меня к тому ж — первые годы жизни ты провела не в таборе. Ты непривычна к кочевой жизни. Добро ли будет увести тебя, гадал я. Семилетнее дитя не смыслит своего блага. Добро б мне удалось сделать тебя цыганкою с рождения. Но я страшился сделать тебя нещасной, Кандилехо! И я положил разумным ждать еще, чтобы ты успела увидеть свою душу и решить настоящим выбором. За тобою мы и шли, когда я подарил тебе коня.
— Я не люблю тебя, я слишком долго тебя не знала, — опустив голову, проговорила Катя. — Я, верно, недобрая, мне дороги только две мои подруги, а до остальных дела нет.
— Пусть сердце молчит, отвечай разумом. Сразу понял я, что ради подруги ты пустилась в путь. Но скучала ли ты по родной деревне и дому за эти месяцы?
— Скучала ли я по дому? — с недоумением повторила Катя. — Не знаю, право, я об том не думала.
— Тебе нравится видеть каждый день новые лица?
— Да! Еще как нравится!
— Так ты уродилася цыганкой. Ворожея говорила мне, ты легка на гаданья по картам и руке. Но вот чего тебе надлежит узнать прежде, чем делать выбор, Кандилехо. Мы, цыганы, особый народ, наши дети не родятся под солнцем, но только под луной. Никогда не найдем мы покоя, нам суждено скитаться до скончания дней. Слушай! — Языки огня, разделявшего Катю и барона, взметнулись вверх, и суровое лицо окрасилось багровыми отблесками, а тени на нем стали чернее. — Было великое царство, колдуны которого знали наперед все, что случится с людским родом. Но царства рождаются и умирают, как люди. И то, подобное столетнему старцу среди людей, наконец ощутило холод смерти. Но взять с собою в могилу знанья они не хотели. И те великие волшебники стали искать, как бы пустить свои знанья гулять по свету после смерти. Мы же были юным народом-ребенком. И волшебники царства, что звалось Египет, стерли из нашей памяти воспоминания родных мест. С тех пор утраченную родину мы зовем Малым Египтом. Они не могли в полной мере поделиться с нами своим умом, ибо мы были дети. И, как детям, они дали нам в руки игрушки. Игрушку дитя не выбросит! Главной из этих игрушек были рисунки, именуемые картами. Они способны открывать будущее, но как бы через игру. Когда карты вырвались из наших рук, люди узнали их страшную силу — они стали играть в них не так! И карты сводят их с ума, но нашей вины в том нету. Увы, мы так и остались детьми, и сами не ведаем, зачем несем в мир свои странные дарования! Мы лживы, как дети, и, как дети, жестоки. Как дети не постигаем мы, зачем дан запрет на чужое добро, коли оно нам приглянулось. Но все же мы должны быть чем есть, ибо в том заложен неведомый смысл.
— Отчего я боюсь мертвых? — решительно взглянув в полные багровых отблесков глаза цыгана, спросила вдруг Катя. — Вить я не труслива!
— У нас не такие отношенья с мертвыми, как у других народов. После ты поймешь это. Но запрету, что наложил Египет, ты покоряешься сама. Он сильнее тебя. Твоя сила должна быть больше, чем у других девушек, — ты рождена из лучшего цыганского колена, что зовется лавари. Лавари — князья над всеми цыганами.
— Так что же, я вроде как из бар? — Катя, не выдержав, хихикнула.
— Ты — царевна, — цыган протянул руку через огонь, и тот словно бы не ожег его. Ладонь коснулась Катиной головы. — Другие цыганы будут покоряться тебе по праву крови.
— Ты слишком много сказал мне… отец. — Катя надолго замолчала, любуясь, как костер пляшет в каждом принадлежащем Нелли камешке. — Но я ничего не могу покуда решить, что с нею все будет в порядке. Я, быть может, должна еще помочь ей, хотя покуда не знаю, правда ли это. Мне теперь надобно в Тверь.
— Ты скоро будешь в Твери, Кандилехо. — Цыганский барон поднялся на ноги. — Моего коня зовут Фараун, в честь нашего давнего бога. Он еще сильней твоего Роха. Мы живо домчим тебя до Твери.
Глава XLIII
Никогда еще до той ночи, когда обнаружилось исчезновение Нелли, не доводилось Параше видеть, чтобы господа были на волосок не от тыканья шпагами, а от самой настоящей рукопашной потасовки, не хуже, чем подвыпившие в праздник мужики.
— Я с ног на голову переверну этот город!! — орал Роскоф. — Я перетряхну тут каждый окаянный дом!
Отец Модест налил в стакан воды из стоявшего на столе стеклянного графина и со всей силы плеснул Роскофу в лицо.
Француз, стиснув кулаки, вскочил и кинулся было к отцу Модесту. Параша зажмурилась, но зря. Когда она открыла глаза, Роскоф был уже в нескольких шагах от отца Модеста и стоял спиною у окна. Сжатым кулаком он ударил по каменному подоконнику, ударил один раз, другой, третий и продолжал бить рукой по камню со странною равномерностью.
— Я ничего не скажу, покуда Вы не возьмете себя в руки, Филипп, — бесцветным голосом проговорил священник.
Роскоф обернулся: застывшее лицо его было бледно.
— Я готов слушать, — произнес он.
— Будем мужчинами и скажем себе, что виноват не город, а мы сами, — заговорил отец Модест мягче. — Прежде всего, конечно, я, поскольку лучше понимаю, с кем мы имеем дело. Новгород усыпил мою осторожность, в этом городе я всегда чувствую особенную безопасность. Здесь не ждал я удара, а должен был ждать его везде. Когда бы имело смысл искать Нелли в городе, я поднял бы половину его на ноги. Но ее наверное нету здесь уже. Нам надлежит торопиться в Тверь, Филипп. Могу успокоить Вас одним: покуда драгоценности не у Венедиктова, Нелли ничего не грозит. Он волосу не даст упасть с ее головы, поверьте. Около драгоценностей же мы его и подловим.
— Черт побери!!
Параша, невзирая на свою тревогу, чуть не засмеялась: уж вовсе чужеземец лишился ума, что чертыхается при попе.
— Черт побери, Ваше Преподобие, какие еще драгоценности?!
— Те, что украла Нелли, — отец Модест был невозмутим. — Украла у Венедиктова.
— Нелли украла драгоценности?! Зачем?! Кто такой, черт побери, Венедиктов?
— Да, угораздило Вас, мой друг, — отец Модест улыбнулся почти весело. — Вы рассказали мне всю историю своей жизни и семьи, я же решительно ничего не успел Вам поведать. И начать придется не с Нелли, а лет за триста до ее рождения. Я уж распорядился седлать, покуда Вы крушили все вокруг. Вещи наши уложены. Я расскажу обо всем по дороге.
