Масленицу, к удивлению Нелли, не праздновали.
— Сие солнцепоклонство берендейское, — непонятно объяснил отец Модест. — Предрассудок языческой, вовсе Великому Посту не нужный. Надобно душу готовить к испытанию, а не вокруг чучелы скакать.
— Так вить все так делают, — недоумевала Нелли.
— Положи, маленькая Нелли, что живет человек долгие годы в старом дому. Накопились у него в сарае прогнившие сундуки да повозки без колес, и надо бы выбросить, да как-то руки не доходят. Но ежели соберется он в новый дом переезжать, к чему тащить за собою старый хлам?
— Сие, надо думать, аллегория, — Нелли с тщанием, но не без куражу выговорила слово, весьма частое в употреблении у родителей.
— Вот именно. Не все было хорошо, что мы в России оставили. Иное так и вовсе плохо, — отец Модест поднялся, и ветер захлопал подолом его рясы. Они сидели на вершине Замка Духов, издали показавшейся Нелли некогда площадкою для стражи.
— А что еще плохо? — Нелли подняла воротник плаща: она в первый раз вышла без теплого башлыка и теперь о том втайне жалела. Открытые треуголкою уши ломило от холода.
— Многое, Нелли, многое. Хоть бы, например, поминки — у нас их не бывает.
— Но отчего? — от удивления Нелли забыла даже о замерзших ушах.
— Да по той же причине, что не христианский сие обычай. Начало он ведет от тризны языческой. Ну посуди сама — разве похороны повод для пира?
— Но во время поминок говорят о покойном, вспоминают его, — неуверенно возразила Нелли.
— Ох, оставь! — отец Модест махнул рукою. — Когда вернешься в Россию, заметь как-нибудь сама. Сперва вспоминают, а потом и вовсе обычные застольные разговоры идут. После похорон надлежит разойтись в молчании, да молиться или плакать, а не набивать чрево какими-то глупыми опять же блинами. Хочется поговорить об усопшем — так и говори с тем, с кем душа лежит, а не с целым застольем. А хозяйке дома чаще всего надобно отдохнуть в тишине, но не тревожиться о том, не пережарилось или переварилось ли какое кушанье. К чему сии хлопоты через силу? Нет, Нелли, пируют в радости, а не в горе.
Нелли задумалась. Все по-иному было в далеком этом мире, но какая-то незнакомая правота частенько выступала из странных обычаев.
— Скоро Долина Духов вновь станет белою, — отец Модест указал рукою на заросший кедрами пологий склон. — Но не под снегом, а под пышным ягелем.
— Что такое ягель?
— Мох, просто мох.
— Мох зеленый.
— Ягель белый как снег. Хотя нет, соврал. На снег ягель не похож, цвет у снега неживой. Ягель — цвета молока, теплый, оттенком в слоновую кость. Ну да сама увидишь.
«Особливо теперь, когда непонятно, сколько мне еще гостить, покуда до дела не догощусь», — подумала Нелли, но вслух сказала другое.
— Вы, я чаю, отче, больше здешние края любите, чем те, кто тут все время живет.
— Быть может, потому, что с ребячества я знал, мне здесь не жить, — отец Модест отвел со лба седую прядь, подхваченную ветерком. Нелли в который раз спросила себя, отчего он сед. Пробовала она вызнать даже у Арины, да без толку. Княжна сказала только, что таким белоснежно-седым воротился он из первого своего странствия в Россию. Больше ей либо не было ведомо, либо не хотела она говорить.
— Так могли бы и отказаться. Коли Вы здесь щасливы, — сказала Нелли, ворочаясь мыслями к разговору.
— В жизни надобно искать дела, а не щастья, маленькая Нелли. Щастье — птица легкая, долго ее в руках не удержишь. Тот проиграл, кто на нее жизнь поставил.
— А я щаслива со своими камнями.
— Воздух для дыхания не есть щастье, — отец Модест покачал головою.
Нелли сделалося отчего-то грустно.
— Гляди, ойрот скачет. Э, да я знаю его, это младший пастух! — Отец Модест указал рукою: меж кедров сновала фигурка на мохнатом коньке, явственно держа направленье к Замку Духов. — Спустимся побеседовать.
Нелли уж заметила по здешним горам, что лезть вверх, как ни странно, куда проще, чем спускаться вниз. Когда карабкаешься наверх, высота сама как бы манит, подсовывая, за что ухватиться рукою, куда поставить ногу, — лишь бы оказаться поскорей там, откуда видна вся зажатая с двух сторон склонами горной тайги долина. Когда спускаешься, то и смотришь вниз, а сие порою неприятно. И отчего-то камни под ногою более шатки, выступы не так надежны.
Ойрот подскакал между тем к единственному месту, что Нелли в Долине Духов никак не нравилось, — лошадиному погосту. Беспомощные поломанные кости эти у самого подножия Замка, хрупкие, словно яичные скорлупки, заставляли ее сердце дрожать от гнева. Экая подлость, приносить в жертву лошадей! Лучше б хоть людей уж убивали, что ли.
Для Нелли этот ойрот ничем не отличался от первого, увиденного еще на том берегу Катуни. Немало темнолицых невысоких охотников с лоснящимися косами она повидала с тех пор, но что все это не один и тот же догадывалась потому только, что появлялись ойроты иногда по трое, по четверо. Странно, но Арина уверяла, что для ойротов свои лица все разные, а белых людей как раз им трудно различать. Шутила, верно.
Таежный обитатель между тем что-то с живостью рассказывал отцу Модесту. Пожалуй, вид его был несколько напуганным.
— Что он говорит? — спросила Нелли.
— Вообще-то вещи несуразные, — нахмурился тот. — Будто бы видал невдалеке воздушную змею.
— Какую змею? Летающую, что ли? — фыркнула Нелли.
— В определенном смысле да, летающую. Воздушными змеями монголы и прочие прозвали шелковые либо бумажные шары, кои китайцы для устрашения врагов запускают в небо.
— Как это запускают? — не поняла Нелли.
— Шары летают, наполненные горячим воздухом. Горячий воздух легче холодного, — рассеянно пояснил отец Модест. — Не хочешь ли ты, маленькая Нелли, прокатиться со мною до провала, в коем живет злой дух ойротов?
— Взаправду живет?
— Да, разумеется.
— Тогда хочу.
В который уже раз, залезая на низкорослую рыжую лошаденку, Нелли с тоскою подумала о красавце Нарде: как-то он там, незнамо где? Хорошо ль за ним ходят? Впрочем, надобно было признать, что лошадки эти, немногим выше аглицких детских понни, передвигались в гористой местности с чрезвычайною ловкостью.
Таежная полоса кончилась: они забрались уже повыше, в тундру. Карликовый лес стоял еще голым и серым, а огромные камни-валуны глядели в открытом пространстве грозно и мрачно. Отец Модест не преминул заметить, что в обрамлении золотистых цветков под названьем жарки вид станет вовсе иной.
Обогнув голый склон, они спустились в незнакомую Нелли долину. Небольшой овраг круглой формы не привлек внимания девочки.
— Сие и есть жилище Эрлика, — кивнул отец Модест. — Подъедем ближе, увидишь.
