Паха Сапа выходит на дощатую пешеходную дорожку и направляется к возвышающимся впереди каменным башням. Внизу справа и слева бегут поезда. Большой Билл говорил ему, что полковник Реблинг запустил фуникулер, вроде того, что бегает в Сан-Франциско, который двигался, просто зацепившись за вращающийся трос под ним, но его в последующие десятилетия сменили сначала трамваи, а затем электрички, которые всюду в Нью-Йорке и Бруклине катят по эстакадным путям. Глядя на мчащиеся мимо поезда в защитной, стальной с деревом, облицовке, Паха Сапа предполагает, что недалеко то время, когда их тоже уберут и автомобильные полосы в обоих направлениях будут увеличены с двух до трех.
Но даже при двух полосах в каждом направлении машины громко ревут внизу по обе стороны пешеходной дорожки. Паха Сапа не может сдержать улыбку, когда думает о том, что полковник Реблинг (и его отец Джон в 1850-е годы) проектировал мост для пешеходов и конного движения, но построенное сооружение окажется настолько прочным, что будет выдерживать многие миллионы «фордов», «шевроле», «сутцев», «студебеккеров», «доджей», «паккардов» и грузовиков самых разных размеров. Паха Сапа замечает, что этим утром движение интенсивнее в сторону Манхэттена, чем в сторону Бруклина.
На кажущейся бесконечной пешеходной дорожке многолюдно, но не очень. Даже здесь большинство гуляющих (мужчины на легком ветерке придерживают свои шляпы, немногочисленные женщины время от времени прижимают к телу юбки, которые здесь короче, чем у вайапи вазичу в Южной Дакоте) двигаются в сторону Манхэттена.
Сегодня идеальный день, чтобы прогуляться по пешеходной дорожке Бруклинского моста. Несмотря на ветерок, здесь теплее, чем там, в тени домов. Паха Сапа бросает взгляд на свои дешевенькие часы: начало девятого. На какую же работу, которая начинается так поздно, спешат эти люди, недоумевает он.
Так же как горные хребты, скажем, Тетонских или Скалистых гор лучше оценивать с расстояния, подальше от обступающих их предгорий, так и горизонт Нью-Йорка становится более впечатляющим, чем дальше Паха Сапа отходит по мосту. Все высотные здания центра города к северу вдоль берега реки отливают золотом в лучах утреннего солнца, а некоторые из небоскребов повыше за этой первой линией сооружений поднимаются так высоко и так интенсивно отражают солнце, что сами кажутся световыми колоннами. Паха Сапа видит, как ярко отражается свет от очень высокого здания подальше на север, и думает, что, может, это и есть новый Крайслер-билдинг — в Южной Дакоте некоторые думают, что он сооружен целиком из стали.
Впереди он видит первую из двух башен, которая поднимается на двести семьдесят шесть футов и шесть дюймов над поверхностью воды. Сколько раз Большой Билл Словак повторял все эти факты и цифры Паха Сапе в темени той опасной дыры, что называется «Ужас царя небесного»? Паха Сапа в то время не имел ничего против; повторение определенных фактов и цифр может быть вакан, священным само по себе, некой разновидностью мантры.
На Ист-ривер и всем Манхэттене теперь, пятьдесят лет спустя после завершения первого, целая гирлянда мостов, но эти другие — включая Манхэттенский мост на северо-востоке и Уильямсбергский мост вверх по реке за ним — сделаны из стали и железа. На взгляд Паха Сапы, они в этот прекрасный первоапрельский день выглядят страшно уродливо по сравнению с изящными, но кажущимися вечными башнями-близнецами из камня, на которых держится Бруклинский мост.
Он знает, что это не только самые высокие, но и единственные каменные башни такого рода в Северной Америке, и тут он, слегка потрясенный, понимает, что в Америке нет других каменных памятников человеческому духу, превышающих эти каменные башни Реблинга с их двойными готическими арками, кроме каменных голов Гутцона Борглума, появляющихся на Черных холмах.
Сейчас там время интенсивных взрывных работ — Борглум готов отказаться от работ на уже намеченной вчерне голове Джефферсона слева (если стоять лицом к памятнику) от Джорджа Вашингтона и уже очищает взрывами скалу справа от Вашингтона в поисках более подходящей для камнетесных работ породы, из которой будет высечен новый Джефферсон, — и Борглум пригрозил сжечь Паха Сапу, когда тот попросил шестидневный отпуск.
«Ну, теперь ты доволен? Мы уже можем вернуться на Парк-авеню и узнать, дома ли она?»
— Нет. Помолчи, пока я не разрешу тебе говорить. Встреча назначена на четыре часа дня, и миссис Элмер из Бруклина очень ясно дала понять, что мы… я не должен являться раньше этого времени. Так что помолчи. Если услышу от тебя еще хоть слово, прежде чем сам спрошу, то я не пойду на встречу, сегодня же сяду на поезд и сэкономлю жалованье за несколько дней.
Молчание. Он слышит только звук проносящихся мимо поездов, рев машин на дороге моста, легкий шорох ветра в гигантских бесчисленных тросах, на которых подвешен мост, и за его спиной — постоянный приглушенный гул города, пронизанный автомобильными гудками.
Паха Сапа слышит голоса и направляется к ограде пешеходной дорожки. Четыре человека в комбинезонах в люльке внизу покуривают сигареты и смеются, а один из них изображает, будто красит металлическое плетение под деревянным настилом прогулочной дорожки.
Паха Сапа откашливается.
— Простите, джентльмены… Не можете ли вы мне сказать, некий мистер Фаррингтон работает сегодня на мосту?
Четверка поднимает головы, двое из них смеются. Самый толстый из них, коротышка, который кажется Паха Сапе главным, смеется громче всех.
— Эй, что это с тобой такое, старик? Это у тебя косы? Ты что, китаец или какой-то индеец?
— Какой-то индеец.
Толстый коротышка в заляпанном комбинезоне снова заливается смехом.
— Это хорошо, потому что по субботам старикам-китайцам не разрешается ходить по мосту. То есть бесплатно не разрешается.
— Вы не знаете, мистер Фаррингтон все еще работает здесь? Э. Ф. Фаррингтон… Я не знаю, как расшифровывается Э. и Ф. Я пообещал одному моему другу, что узнаю.
Четверка переглядывается, они о чем-то переговариваются, потом снова смеются. Паха Сапе не требуется большого воображения, чтобы представить, что бы сделал мистер Борглум, если бы увидел, как кто-то курит на рабочем месте и так неуважительно разговаривает с людьми, посещающими памятник. Как-то раз Линкольн Борглум сказал ему: «Спустя некоторое время все понимают, что мой отец не просто так все время носит свои большие ботинки».
Высокий рабочий с клочковатыми усами — Джефф в дополнение к толстоватому бригадиру Матту
[87]
(Паха Сапа постоянно путал двух этих персонажей комиксов, пока не встретил на рабочей площадке памятника высокого, худого усатого работягу по имени Джефферсон — «Джефф» Грир, которого не спутаешь с Хантимером «Большим Хером» или Хутом, он же Маленький Хут Линч) — издает странноватый для взрослого мужчины смешок и говорит:
— Да-да, вождь, мистер Фаррингтон все еще тут работает. Он сейчас на верхушке ближней башни. Он один из здешних боссов.
