Молниеносно представив себе все это – потому что психологические процессы вообще протекают с удивительной быстротой, неподвластной даже самому удачному из романов Достоевского, – средний сантехник, только что схоронив женщину своей мечты на сельском кладбище под Периге, под дребезжащую проповедь старого кюре, открыл глаза, полные спокойной грусти, и, не придавая более внимания гардеробщику как сюжетно отработанному материалу, предупредительно глянул на Семена Ивановича.
– Вась, – слабо позвал тот, возвращаясь в дневное сознание, – что дальше было с Медеей?
Средний сантехник вкратце рассказал.
– Оторва, – квалифицировал ее действия Семен Иванович. – Пошли, Вась, домой.
Они вернулись. Оставленный ими на хозяйстве, младший сантехник, как выяснилось, начал свои распоряжения тем, что ударился ногой об ванну и счел это достаточным поводом, чтоб проваляться весь вечер на диване, дуя на поврежденную коленную чашечку, и ревниво сравнивать ее с неповрежденной, чтобы заключить, быстро ли она распухает.
– До свадьбы заживет, – тоном опытного шафера сказал средний, когда младший с нечленораздельными жалобами протянул ему свою чашечку. – Человек имеет такие ресурсы, что государство обязано за этим следить, если не хочет неожиданностей. Вон у Никанорова из соседнего подъезда первая группа по отсутствию конечности, так он каждый год медкомиссию проходит. Страна не обязана разоряться, если у Никанорова отрастет новая рука взамен временно утраченной. Так что дуй в свою чашку, Саня, и крепко верь в силу своего тела.
– Как прошла встреча? – спросил младший сантехник, отрываясь от наддува.
Средний сантехник рассказал.
– Отказал, значит, – с унынием сказал младший.
– Демонстративно, – акцентировал средний. – Сразу за нами скачет к нему какая-то вертихвостка из роно: помогите, дескать, глубоко дорогой Эмбек Азатович, со сценарием для крещенского гаданья. Он тотчас перед ней хвост распустил: вот тебе, девонька, похороны золота в урочном месте, а вот метлу кидать и гнутой работы не делать. И я, знаете ли, Света, тоже стал так суеверен, так суеверен. В частности, давеча он, держа в руках клей для хозяйственных нужд, внезапно чихнул, облив клеем кактус, и к нему прилипла моль. И он ее с кактуса снимал. Плакал от досады и жалости к себе, топыря неловкие пальцы в иголках.
– А снимал зачем?
– Примета, говорит. Моль на кактусе – к женщине из роно. А не снимешь вовремя – квартирой ошибется.
– Эти, знаете ли, хвойные ванны, – сказал старший сантехник, появляясь в комнате с мокрым полотенцем на голове, – такая прелесть. Удивительные, нечеловеческие ароматы. Как будто новое тело отросло. А то совершенно разбитым себя чувствуешь после реалистической драматургии.
– Тебя кто конкретно из реалистов так опустошил? – спросил младший.
– Это, в основном, Островский, – пояснил средний. – Наш репертуар и пантеон.
– Представляли? – спросил младший.
– С особым сценизмом, – уточнил средний. – Абер вир бегиннен мит дем тема, как говорили в шестом классе. Что с текстом делать будем?
Все опять подумали.
– Сейчас поздно уже, – высказался младший, – а завтра с утра давайте я сбегаю к Ясновиду.
– А и то, – скрепили старшие.
Глава восьмая,
в которой окончательно выясняется, что тяжелее – ждать и не дождаться или иметь и потерять
Завтрашним утром Ясновид лежал на кушетке, покрытой клетчатым покрывалом с макаронной бахромой, под репродукцией картины Константина Васильева «Илья Муромец овладевает ногами», и пил кефир, слабо стеня.
А как все хорошо начиналось. Позвонил лично мастер и оповестил, что будет, как планировалось, «Пированьице почестен пир князя Светозара на киевском дворе», выезд утром восьмого, в понедельник. Все обещались быть. Богатыри киевские, черниговские и фряжские неотменно. Человек-зверь Змиулан обещал взять отгул в депо. Выжлятники, захлопщики, затравщики, ататари, начальные сокольники с подсокольничьими, в рукавицах нарядных без шапок, с кречетами, и челигами кречатьими, и соколами, и челигами сокольими, и клобучками бархатными, а шиты серебром с совкою нарядною, и ковром диковатым для государева пришествия и полосатым бархатным для изголовья государева ж. И ремесленники, гончары, усмари, шорники, златоковачи, архитектоны изрядные и весь люд посадский изготовился совокупно. И блудного дела женки все для такового своего упражнения бюллетень в институтской поликлинике взяли, тако ж и персональный иатр княжий в своей заводской проктологии подменился на день иатром очередным. И Ясновид меч свой парадный, выходной, с пониманием наточил, ремешки на нем починил и наносье на ерихонке молоточком выправил, чтоб в ноздрю не лезло. И с утра не проспал, и поднялся, как человек, глядя из окна на теплое январское утро, поел плотно, потому что невесть когда в следующий раз доведется. И вышел пристойно одетый.
В начале восьмого все лично не заинтересованные в том, как князь Светозар без отдыха пирует с дружиной удалой, едут на работу. Ясновид застрял мечом поперек автобусных дверей. Народ, которому чуждо, приналег, и меч ощутительно треснул и прошел в дверь. «Ты, Гондурас, не горюй, – сказал ему со смехом чуждый народ. – Он у тебя теперь модернизированный складной».
Уже тогда бы повернуть домой. Что делать без меча на княжеском пированье? Круглые столы, они не для того предназначены, чтоб нарезкой тешиться, как виллан, а для того, что всегда, как будто им тут медом намазано, явится какая ни есть благородная девица на караковом муле в сопровождении отвратительного карлика, злобного оттого, что его недолюбили в детском саду, и оная девица будет искать у князя защиты и протекции, ссылаясь на то, что местный великан по имени… ну, допустим, Маргафел… пустил по северному ветру ее родителей, люто обесчестил знакомых и завладел ее фамильярным замком, и тогда один из присутствующих рыцарей… допустим, Гавалом… решительно встает от нарезки, более того – ударяет по ней кольчужной рукавицей… по сыру лучше… и говорит: «Сир, позвольте, я быстренько смотаюсь туда-обратно и избавлю фамильярное место этой благодатной девицы от присутствия чужеродного элемента». И она, конечно, рассыпается в комплиментах, а карлик злобно помалкивает, и вот они едут под солнечным зонтиком… Но если у рыцаря меч эксплуатации не подлежит? Надо было повернуть!
Так нет, доехал.
В окне мелькнул рекламный щит с надписью «ЭТО МЕСТО – СЕРЕДИНА РОМАНА» и тотчас исчез, будто не было. Ясновид сгрузил останки меча в корпоративный пакет сети магазинов «Подмастерье», обещавшей клиенту кровельные, отделочные и иные потребы, притулился у окна, в дискуссии по политическим вопросам как латентный феодал не втягивался и ждал своей станции. Вот выгрузился, сорок минут пешочком и прибыл на место. Шатры разбивают в молочном тумане, ремесленники испытывают свое владение средствами производства, дружинники ходят в государственной заботе, князь задерживается. Тут тиун Любочест его за пряжку на корзне придержал и говорит:
