Миша лежал на скамье, загрузив руки тяжелой штангой. Накачанные мышцы никому еще здесь не помешали.
— Ну, давай его сюда.
Больших высот он не добился, но блатные считают его своим, и в своей камере он «смотрящий». Бойцы у него свои есть, пристяжь… А ведь он мог быть лагерным «петухом», исполни Шелепов свою угрозу. Или трупом, не снимись деньги с лагерного счета…
К Мише подвели крепенького паренька с широким приплюснутым носом и длинным, как у лягушки, ртом.
— Из Южноморска, говоришь? — снисходительно глянув на него, с величественной ленцой спросил он.
— Из Южноморска! — в заискивающей улыбке расплылся новичок.
— За какие подвиги?
— Ну, «мокруха» бытовая… Но я не виноват…
— Да мне плевать, виноват или не виноват… Сам кто по жизни?
— Ну, мужик.
— Где работал?
— Экспедитором на фирме.
— Что за фирма?
— Ну, «Агро». Да ты, наверное, не знаешь.
— Почему не знаю? Может, очень даже и знаю. Кто у вас там директор, Сполохов?
— Да, Сполохов! — обрадованно закивал Квакс.
Похоже, он решил, что Костя Сполохов для Миши — друг, товарищ и брат.
— Костя?
— Ну да, Константин Евгеньевич.
— И как он там поживает?
— Ну, я с ним лично не знаком. Там такой уровень!
— Какой уровень? — нахмурился Миша.
Костя работал на перспективу — широко, с размахом. Он мог далеко пойти. И, видимо, далеко шагнул… Может, Алла с ним сейчас и живет, потому и ни слуху от нее, ни духу.
— Ну, там у него торговая компания на весь край. Даже на Москву работаем. Муку туда гоним, рис, зерно, все такое…
— Нормальный ход.
— И через порт на экспорт гоним! — раздухарился Квакс.
— Бабла, я так понимаю, немерено.
— Ну, говорят, особняк у моря достраивается, с мраморными колоннами…
— Что еще говорят?
— Ну, всякое, — пожал плечами Квакс. — Он уже и не знал, что Миша хочет услышать — хорошее о Сполохове или плохое.
— Женат он?
— Ну да, жена… То ли трое детей, то ли четверо… Я их, понятное дело, не крестил.
— Любовница есть?
— Любовница?! Ну, этого я не знаю… Раньше, говорят, была…
— Когда раньше?
— Ну… — Квакс закрыл глаза, отсчитывая назад года. — Ну, в девяносто девятом… Или в двухтысячном… Я еще тогда только начинал работать… В девяносто девятом. Сполохов в больницу попал, ножом его пырнули.
— Кто?
— Говорят, любовница… Сам он этого не признавал, ментам сказал, что его типа ограбили, но слух-то пошел. Любовница его, говорят, ножом пырнула…
— В девяносто девятом?
— Ну да, в девяносто девятом. Осенью.
— Любовница?
— Любовница.
— Может, любовник? — ухмыльнулся Миша.
— Да нет, любовница… Он, говорят, из тюрьмы ей помог выйти. Ну, она его и отблагодарила…
— Из тюрьмы вышла? И отблагодарила?
— Ну да.
— И куда она делась?
— Не знаю. Сбежала, наверное.
— А зачем сбегать, если Сполохов на нее не заявлял?
— Так я откуда знаю? Я, вообще, толком ничего не знаю, что слышал, то и говорю… Может, и не было никакой любовницы из тюрьмы.
— Может, и не было, — кивнул Миша. — А может, и была…
Из тюрьмы осенью девяносто девятого могла выйти Алла. Она-то и могла стать любовницей Сполохова. И отомстить за Мишу могла… Ведь она обещала отомстить. И ждать Мишу обещала…
Может, и ждет его в одном из схронов. Затаилась и ждет… Что ж, если так, то он найдет ее…
А может, она и с Костей живет. Этот чертила прилип к ней как банный лист. Она его в дверь, а он в окно, она может ударить его по правой щеке, а он — подставить ей левую. Наверное, он потому и не заявил на Аллу, чтобы навсегда привязать ее к себе.
Что ж, если так, то давний план в действии. Костя за семь лет далеко шагнул, а через два года он еще на большую высоту поднимется. Тогда Миша его и труханет…
Нельзя ему сразу после зоны за кордон уходить. Клыков если отошел от дел, то возможности у него уже не те, что прежде, но все-таки сбрасывать его со счетов не стоит. Надо бы Мише покрутиться по стране, посмотреть, не следят ли за ним. Ну, и Костей попутно можно будет заняться. Если Алла уже вышла за него замуж, то надо бы сделать ее вдовой. Почему бы Мише самому не возглавить торгово-промышленную компанию «Агро»?..
Но все это так далеко, что и говорить не о чем. И Квакс уже раздражал Мишу своей тупорылой заточкой. Он отпустил парня и снова лег под штангу. Но не успел сделать и десяти жимов, как его снова одернули:
— Кустарь, там землячок тебя хочет видеть!
Миша кивнул. Пора было заняться боксерской грушей, и раз уж Кваксу хочется побыть ею, отказывать он ему в этом удовольствии не станет. А заодно объяснит, что Миша Кустарь ему не друг, и его нельзя беспокоить без приглашения.
Но землячком оказался не Квакс. К Мише подходил Коваль. Ваня так загрубел и заматерел за семь лет, что Миша едва его узнал.
— Какие люди! — воскликнул он.
Ему, конечно, совершенно не хотелось встречаться с бойцом из своей бывшей бригады, но пришлось изобразить бурную радость.
Зато Коваль, не скрывая своих истинных чувств, с ходу врезал ему кулаком в солнечное сплетение, причем на вдохе и со всей силы, как он это умел.
Миша пропустил удар, подался назад, и тут же Иван ударил снова. Обозначил удар ногой в пах, а ударил кулаком в подбородок. Миша мог бы отбить руку, если бы не сбитое дыхание…
От удара в подбородок он поплыл, и тут же Коваль снова ударил его в живот. И бил до тех пор, пока Миша беспомощно не завалился на бок.
— За что, братан? — в недоумении глядя на Коваля, простонал он.
— А ты думаешь, я не знаю, кто нас ментам сдал? — взревел Иван.
— Это не я!
— Ты!!! — заорал Коваль. И опустил ему на голову свою кувалду…
Когда Миша пришел в себя, Коваля уже не было. Но как вскоре выяснилось, вместе с ним ушли и его пацаны. Вернее, все бойцы остались на месте, но ушло их уважение к своему «смотрящему». Братва поверила Ковалю, а это значило, что впереди Мишу ждали трудные времена.
Впрочем, бояться нечего. Он много раз выкручивался из, казалось бы, безнадежных ситуаций. Сможет выпутаться и сейчас. Еще и Коваля поставит на понятия…
В тюрьме система распознавания «свой-чужой» работает четко. Но и смена кодов может произойти очень быстро. Сейчас Миша еще пока свой, но кое-кто уже смотрит на него как на чужого. И если «смотрящий» по зоне Шмат скажет неправильное для него слово, то братва вообще перестанет с ним считаться. И это в лучшем случае.
