И семья жениха была так себе, средненькая была семейка. Мамаша-почтальон, гордившаяся сыном-студентом, и папаша-крановщик. Обычный работяга, не гнушавшийся беленькой. Люди они были простые, невредные и… никакие.
Янина Васильевна от будущих родственничков пришла в ужас, а уж Петр Петрович… Тот просто замолчал и весь свадебный вечер просидел молча, не выпив ни одной рюмки и не съев ни одной ложки салата.
Свадьба была нервной – свекровь, видя реакцию новоявленных родственников и стесняясь своей родни, быстро напилась и полезла в бутылку. Цеплялась к сватье и невесте, громко пела, а после громко рыдала.
Свекор окидывал гостей мутным и тяжелым взором и наконец, услышав рыдания родной жены и оценив свое унижение, подошел к Князеву и громко спросил:
– Что, не пара? Не пара твоей… прынцессе наш Славик?
– Не пара, – спокойно ответил Князев и встал из-за стола.
Вслед за ним засеменила испуганная и верная супруга.
После свадьбы Лоре было твердо сказано, что жить в родительской квартире им не дозволено. «Хотите – живите у почтальонов, а хотите – снимайте. Дело ваше». Конечно, сняли. Деньги на квартиру подбрасывала Янина Васильевна – разумеется, тайком.
Маленькая квартирка находилась на краю света – в Медведкове, до ближайшего магазина было минут двадцать, обои свисали со стен клочьями, кухонные полки были покрыты толстым слоем жира и копоти, а по ночам выходили на прогулку тараканы, и сосед сверху к ночи ежедневно напивался и включал на полную громкость магнитофон с записями Высоцкого, которые отнюдь не были колыбельными.
Лора прорыдала там три месяца. Муж Славик убеждал ее, что «все хорошо и даже отлично», на что Лора принималась рыдать с удвоенной силой и кричать ему в лицо «ненавижу». Он искренне удивлялся:
– Что – ненавидишь?
Наконец она не выдержала и выкрикнула:
– Квартиру эту! Медведки эти чертовы! Магазины вонючие! Тараканов и Высоцкого! И еще, – она сощурила глаза и добавила уже совсем тихо: – Тебя! Тебя ненавижу!
Славик оторопело посмотрел на нее и шепотом спросил:
– За что?
И потом заплакал.
На следующий день Лора собрала вещи и поехала домой, на Грузинку.
Войдя в квартиру, она долго ходила по комнатам, в голос ревела и рухнула в свою постель.
Утром приехала Янина Васильевна и, увидев дочь, вздохнула – наконец-то.
А через две недели, после того как, съев яичницу, Лора бросилась к унитазу, мать тихо сказала:
– Только этого нам не хватало. Вот только этого!
Всю беременность Лора провела на даче – мать твердила, что ребенку необходим воздух.
Если бы не та утренняя яичница, Лора решила бы эту проблему быстро и без раздумий. За несколько дней. Но Янина Васильевна резко оборвала ее размышления и твердо сказала:
– Вот кого мы слушать не будем, так это тебя! Хватит, наслушались! Дали тебе волю, и жизнь ты свою уже испоганила. Хорош! Ребенка выносишь и родишь. Слава богу, от мужа! Все. Точка.
На даче была зеленая тоска. Отец в ее сторону не смотрел, мать пичкала тертой морковью, а Козлик…
Козлик по-прежнему чистил дорожки, бегал на станцию за молоком, спорил с профессором и… Смотрел на хозяйскую дочь. Исподволь, словно подглядывая. Поднять на нее глаза он по-прежнему не смел. А вот любить ее ему никто запретить не мог.
И от одного этого он был вполне счастлив. Ему хватало!
Лорина дочка оказалась рыжей, веснушчатой и синеглазой. И еще – очень курносой. Смешная такая, вихрастая девочка.
– Олег Попов, – разочарованно произнесла молодая мамаша, потеряв интерес к девочке почти сразу.
И еще ей показалось, что программу свою Лора вполне выполнила – обезумевшие дед с бабкой склонились над внучкой и полюбили ее раз и навсегда. До совершенного безумия. Про дочь свою нерадивую они, казалось, и вовсе забыли. И внимание на нее обращать перестали – да и слава богу!
Откормив Катьку до трех месяцев, Лора, перевязав тугим полотенцем грудь, объявила, что молоко закончилось, и быстро собралась в Москву.
Родители не возражали – езжай, бога ради! Без тебя спокойней – нам и ребенку.
Бестолковая дочь была явным раздражителем: хорошо ей удалось только одно – родить необыкновенную, просто фантастическую дочку. Точнее, их внучку Катюшку – умницу и красавицу! Солнышко рыжее! Золотую малышку! Такую сладкую и чудесную! В общем – спасибо и с богом! Больше мы от тебя ничего не ждем – ни хорошего, ни плохого!
В Москве Лора наконец вздохнула, отоспалась и привела себя в порядок: маникюр, педикюр, модная стрижка, новые тряпки. Можно было начинать новую жизнь. Точнее – жить заново.
Позвонила Соньке. Та ныла, что с Юриком рассталась, точнее – ушла от него. Надоел с конспирацией своей, вечными страхами. От ментов на улице шарахается – даже от постовых.
Сонька тоже пребывала в поиске. Хотела замуж по-настоящему. С белой фатой и салатом оливье.
И снова началась прежняя, вольготная жизнь: кавалеры, романы, свободные квартиры для встреч. Рестораны, цветы и… Опять одно и то же.
На дачу к дочке Лора приезжала не часто, примерно раз в две недели. С удивлением замечала, как та выросла, что во рту у нее четыре смешных «заячьих» зуба. Что веснушек к лету стало еще больше. Что бабушку она называет «ма», а деда – «ду». А Козлика, который мотается с коляской по поселку в любую погоду, – «па». В общем, у Козлика обязанностей прибавилось.
Вот такие дела! И смех, и грех.
Хотя нет, скорее всего, все-таки смех. Дочка с удивлением смотрела на Лору и хмурила лобик – что это за тетка берет меня на руки, теребит за щеку?
Она начинала жалобно плакать и тянуть руки к Козлику, который всегда оказывался рядом.
Вот, блин, прижился! Словно в родном доме!
И все такой же – растрепанный, тощий, вечно краснеющий. Суетливый какой-то. Дурацкий, в общем.
Мать опять смотрела на Лору укоризненно – осуждала и постоянно твердила про сигареты, нудела, словно пчела над ухом. Только Лоре было наплевать на всю эту дачную жизнь.
А что, собственно, беспокоиться? Дочка накормлена, напоена и дышит свежим воздухом. Нянек – хоть отбавляй. Все трое – дед, бабка и Козлик (что совсем смешно) – от малышки не отлипают. Тишь у них и благодать. Рай земной.
А у нее? Одна сплошная неустроенность – ни семьи, ни работы, ни любви. Так, суета одна и маета. Пустое.
Отец на нее почти не смотрел – кто она для него? Насекомое. Ничтожество и ничтожность. Не оправдала отцовских надежд и амбиций. А что, дети рождаются только для того, чтобы потешить родительское самолюбие? Разве так?
Однажды за ужином, когда отец с восторгом рассказывал об «удачных» детях знакомых, об их достижениях и успехах, взбешенная дочь зло выкрикнула:
