Ничего нового и ничего особенного. Обычное содержимое письменного стола. «Ну и спасибо, что без сюрпризов, хотя бы – на этот раз», – подумала Надя и со вздохом облегчения закрыла ящики.
Так. Пыль вытереть, пылесосом пройти, чистый тюль повесить. Вот и все. Можно снова закрыть дверь почти со спокойной душой. Больше ни в чем не уличен – хватит вполне. Достаточно.
Когда безжалостно были сдернуты с окон серые и пыльные шторы и заработала наконец стиралка, Надя с усердием принялась за кухню. Плита, раковина, подоконник, мусорное ведро. Потом потускневшие кастрюли – у нее, патологической аккуратистки и чистюли, любая, даже самая старая утварь, всегда блестела самоварным блеском. А тут… Боже, как же она все запустила! Сначала, когда заболел муж, было не до кастрюль и сковородок. Потом, после его смерти, стало просто все неохота – ни готовить, ни убирать. Даже из дома выползать не хотелось. Многолетняя усталость и навалившаяся хандра давали, казалось бы, индульгенцию на безделье. Но вот натура взяла верх. Когда была отмыта посуда и засверкали стаканы и чашки, заискрились лампочки на люстре и заблестел, засверкал кафель, Надя наконец уселась на стул и с удовольствием оглядела плоды своего нелегкого труда. Нет, определенно, чистота – залог здоровья! И еще – прекрасного настроения.
Вот так всегда – как заведешься, так уже и не остановить. Нельзя все и сразу, да и не по годам, не по силам. Рухнуть бы в кровать и…
А завтра настроение переменится. И снова будет все неохота. Ладно, хотя бы еще одну комнату. А там посмотрим.
Она еще раз обвела победным взглядом пространство и увидела торчавший в стене гвоздь. Когда-то там висела тарелка, сувенир из Пушкинских Гор, привезенный мужем из давней поездки. Профиль Александра Сергеевича, рука с гусиным пером и подпись поэта. Ничего особенного, никакой красоты. Обычная советская пошлость. А выкинуть портрет с профилем гения рука не поднималась. Все собиралась увезти на дачу, куда вечно свозились ненужные в московской квартире вещи, да все забывала. А за год до смерти мужа тарелка разбилась – от сильного порыва ветра распахнулось окно. Надя без всякого сожаления собрала веником осколки, а про гвоздь забыла.
Она решительно встала и пошла в комнату к мужу – там, в нижнем ящике письменного стола, стояла обувная коробка с инструментами: молоток, баночка с гвоздями, пассатижи и кусачки.
Григорий Петрович был не из тех, кого называют «мастер на все руки». Всегда говорил: «Позови слесаря». Или плотника, или электрика – для этого есть специально обученные люди.
Коробка стояла на месте. Надя вытащила ее на пол и быстро нашла то, что искала. Кусачки, вот именно – или вытащат, или откусят сиротский гвоздь. А может, повесить на него что-нибудь другое? Например, картинку или какую-нибудь безделушку?
Безделушки не нашлось, картинки висели на своих местах. Значит, вырвать и забыть!
Гвоздь вырвался не без усилий. Кусачки следовало положить на место. Она снова открыла ящик стола и… В дальнем правом углу увидела небольшой газетный сверток.
Почему-то гулко забилось сердце, словно в предчувствии очередной неприятности. Взять или не взять? Может быть, достаточно сюрпризов? Захлопнуть дверцу и забыть навсегда.
Ну да! Где вы видели такую женщину? Сверток этот будет жечь руки, сниться по ночам, давая волю больной фантазии. И все равно она его раскроет!
А может быть, там ничего нет? В смысле – ничего такого. Может быть, обычная ерунда, безделица, которая рассмешит ее и успокоит!
Надя плюхнулась в кресло и дрожащими руками начала разворачивать газетные листы. Обратила внимание на то, что газета не слишком желтая и старая. Увидела дату газеты – три года назад. Не так давно. Не так давно было спрятано то, что находилось в ней. А спрятано было определенно. Тщательно и глубоко. В надежде, что никто и никогда этот сверток не найдет.
И там была тетрадь… Обычная тетрадь в коричневом коленкоровом переплете. Надя тут же узнала знакомый почерк.
Господи! Когда-нибудь все это кончится? Что ждало ее теперь? Какие открытия и откровения? Что еще она узнает про его и свою жизнь? И еще чью-нибудь?
Что такое – «прийти в себя»? То, что ты мне посоветовала в тот день? Что такое «оставить тебя в покое» и «жить своей жизнью»? Твоя жизнь и моя связаны, к обоюдному нашему сожалению. Такие узлы, что и не развязать! Я все понимаю – мои «нравоучения и занудство» тебе надоели хуже некуда. Я, по твоему определению, «беззастенчиво и цинично» вторгался в твою жизнь. Да, наверное, так и есть. И здесь ты права. Но разве этому нет объяснения? И мне нет оправдания за эти «вторжения»? Всю жизнь я чувствовал свою ответственность за твою жизнь. Всю жизнь я за тебя тревожился и боялся, как за непослушного ребенка, отчаянную сестру, легкомысленную мать. Всю жизнь я не мог от тебя «оторваться» – и это правда. Меня словно было два: один – спокойный и рассудительный семьянин и второй – вечно обеспокоенный, занудливый и трепетный… дурак.
Твои попреки по поводу «благоустройства» моей личной жизни обоснованы мало, согласись! Или тебе хотелось, чтобы я был твоим полностью, целиком, без оглядки – вечный паж и страдалец, готовый возникнуть, как черт из табакерки, в ту секунду, когда его зовут? Возможно, тебя бы это утешило. Служить тебе нужно было ежеминутно, ежечасно, без «отрыва от производства». А тут бунт, поди ж ты!
Что скрывать – и ты, и я устраивали свою жизнь. Каждый – как мог. Таскаться за тобой, как герой «Вешних вод», я был не намерен.
Не обольщайся – моя любовь к тебе закончилась давно. Довольно скоро после нашего «нескучного» расставания. Увы – кончилась! Или – переродилась, трансформировалась, мимикрировала.
Что осталось? Боль, тревога, беспокойство и вечный страх. Страх за твою жизнь, что поделать! Мы пожелали благородно остаться друзьями – и нам это, как мне кажется, удалось. По поводу «возобновления отношений, о которых ты так жалеешь» – надо быть точной – ты же обвиняешь!
Отлично помню даже тот день – март, талый снег, моя жена в ожидании скорых родов, – поэтому так ярко. Твой звонок в институт. Встреча у Главпочтамта – как всегда, впрочем. Твои слезы и красное пальто. Белый берет и снова слезы. Сбивчивый рассказ про арест Ю. Обыски и найденные те деньги. Те страшные, чужие деньги… Успешно спрятанные драгоценности – «умницей Ю.». Допросы по известному адресу. И главный вопрос – что делать? Ждать ли суда? Носить ли передачи? Писать ли письма? Словом, как спасать свою жизнь!
Дальше остывший кофе в кулинарии на Кировской, бледные сосиски, коржик с арахисом – ты два дня ничего не ела. Потом ты попросила бутерброд. С килькой! Мы оба рассмеялись, и стало как-то полегче. Твоя вечная манера закусывать соленым сладкое!
Потом возникшая идея про Калугу обоим показалась спасительная. Мои усилия убедить тебя, что за вещами в Колокольный возвращаться не стоит. Просто потому, что в ту квартиру возвращаться не стоит – противно… К тому же она опечатана. Поход в ГУМ, какие-то платья, кофточки – гадость! Я такое ни за что не надену!
