В условия, к которым он себя не готовил, не предвидел их, не ожидал, что такое случится. А оно взяло да и случилось. И в этих новых обстоятельствах человек себя теряет, сплошь и рядом, моментально. Улавливаете мою мысль? Чаще всего ломается человек сразу. Вот и вижу я, что с ним именно это и приключилось, что из него будто стержень вынули…
Я сам? А у меня свой характер и свои мысли. Я себе тут же поставил задачу: не думать о происходящем. Вообще. Не гадать, не рассуждать, не ломать голову. Принимать все происходящее как оно есть. Оно происходит, я наблюдаю. И никаких раздумий – они-то и могут тебя сломать…
Распахнул я дверцу – осторожненько, даже не распахнул, а просто приоткрыл. И тут же передо мной взмыл столб песка – на вид плотный и твердый, как телеграфный столб, без размытых краев, ничуть не похожий на песчаный фонтанчик, когда его ветром подняло и гоняет. Дверцу я моментально захлопнул.
– Не смей высовываться! – заорал лейтенант. – Оно внутрь полезет!
– Давно бы уже пролезло в щели, – говорю я. – Значит, не может почему-то…
Он уставился на меня, глаза чуточку сумасшедшие, лицо этак стянуло. «Все, – понял я. – Товарищ лейтенант больше не боевая единица, не активный штык. Хорошо, если вот так и будет сидеть – но как бы чего не напорол, по-всякому оборачивается…»
Больше всего я боялся, как бы он в таком состоянии не погнал меня наружу чинить мотор. Нет никаких сомнений: ступи я наземь, тут же со мной произойдет то же, что и с Шикиным. Оно там как на карауле стоит, не наземь ступишь, а наступишь именно что в него. Выходить никак нельзя. Но это получится неисполнение приказа старшего по званию, причем в боевой обстановке. Он, по уставу, и оружие применить может… и, если я не хочу получить пулю, придется что-то делать. Не хочется и думать, что… Ситуация для кадрового тяжелейшая и мучительная.
Если оценить наше положение, быстро поймешь, что оно – хуже некуда. Капкан. Мотор сдох, на рацию надежды никакой, пешком отсюда не уйдешь. Искать нас, вероятнее всего, будут, но неизвестно, когда приступят. Пока мы сюда добирались, я обратил внимание, что там и сям поднимается ветерок, в двух местах нашу колею занесло на немалом протяжении. Если случится что-нибудь вроде песчаной бури… Представления не имею, бывают ли они тут, и как часто, но вполне могут начаться. Хоть и ублюдочная, но как бы пустыня. А в пустыне бывают песчаные бури, точно знаю.
– Товарищ лейтенант, разрешите попытаться установить связь? – спросил я.
Он ответил:
– Разрешаю.
На меня не смотрит, сидит, свесив руки меж колен, уставясь то ли на дверцу, то ли непонятно куда, и по лицу его, по глазам я понимаю, что не ошибся. Сломался мой лейтенант. Сухая палка не гнется, она просто ломается вмиг: кр-рак…
Взялся я за рацию, но толку не вышло: на всех имеющихся диапазонах свист, вой, завыванья. Один раз выхватил из эфира буквально пару слов, да и те, мне показалось, не по-русски…
Потом, уже не спрашивая разрешения, попытался завести мотор. Как ни бился, без толку, стартер крутится, аж скрежещет, а искра не схватывает, что я ни придумывал. Покосился я на лейтенанта – сидит, уставившись в пространство, не командует и не препятствует, глубоко равнодушен ко всему, что я делаю. Мне пришло в голову, что неплохо бы его разоружить, во избежание неприятностей, но непонятно, как к этому подступиться – он, конечно же, так просто не дастся, потасовка будет, а вязать мне его нечем. Нет уж, пусть сидит с оружием, не стоит устраивать кипение страстей на столь тесном пространстве…
Тут он вздрогнул, будто проснулся, уперся в меня бешеным взглядом и командует:
– Сержант, приказываю открыть огонь! По… по противнику!
Час от часу не легче. Ладно. У меня полный боекомплект, почти тысяча четыреста патронов, экономить боеприпасы нет никакой нужды, а он, смотришь, успокоится…
Поднялся я к люку, вынул пулемет из шаровой опоры, примостил так, чтобы стреляные гильзы не летели внутрь, выцелил ту тварь, что устроилась подальше, дал по ней длинную очередь крест-накрест. Ну и попал, конечно, песок взлетел фонтанчиками. И ничего с ним не случилось. Когда я перестал стрелять, оно чуть шелохнулось, сместилось в сторонку буквально на ладонь, и торчит на том же месте. Ну что ты песку пулеметом сделаешь? Оно ведь словно бы из песка, хотя, надо полагать, песчинки и какие-то другие чуточку.
То ли для очистки совести, то ли чтобы отвязаться от лейтенанта, перенес я пулемет на другую сторону и врезал по тому, что сторожило дверцу, уже не особенно и длинно. С тем же самым предвиденным без труда результатом: взлетел песок, опал, и осталось оно на том же месте. Очень четко оно себя обрисовало: видно, что оно примерно на палец над окружающим песком поднимается, и с другим та же история.
Вставил я пулемет обратно, слез и прилежно доложил:
– Товарищ лейтенант, пулеметный огонь на противника воздействия не оказал…
Он и ухом не повел, будто не слышал. Ладно, думаю я себе, пусть лучше сидит истуканом, чем буйствует. Все спокойнее.
И потянулись часы… Медленно, как черепаха. Лейтенант, в общем, хлопот пока не доставлял, разве что время от времени вскидывался, тусклым голосом спрашивал то и это. Как вы считаете, товарищ сержант, какой план действий выработать? Отвечаю: сидеть и ждать, когда нас найдут, другого плана в данных условиях быть не может. Думаете, товарищ сержант, нас быстро найдут? Думаю, говорю, к утру (не особенно верю, но тут главное – его успокоить, чтобы ночь спокойно прошла). Как думаете, сержант, что это такое? Честно отвечаю: даже и думать не пытаюсь, все равно от моих раздумий не будет никакого толку…
Он не надоедал – всякий раз после очередного вопроса надолго замолкал. А я сидел себе, временами вылезал в башенку покурить, и сердце от тоски сжималось: вот не думал напороться на этакую непонятность…
Регулярно, с интервалом в час, пытался завести машину и хоть с кем-нибудь связаться по рации. Не получалось ни того, ни другого. Несколько раз сообщил в эфир, наобум, на деревню дедушке, о поломке машины и о примерном нашем месте, но особенных надежд не возлагал на то, что меня кто-то услышит.
Воду экономил, как мог, пил по глоточку. Редко. Лейтенант и того реже. В броневике имелся кое-какой сухпаек, но мне кусок в горло не лез, а лейтенант ни разу о еде не заговорил. Твари эти, словно бы из живого песка состоявшие, так и не двинулись с места, а вот бугор, с Шикиным, заметно в высоте уменьшился…
Когда потянуло на малую нужду, я сначала решил потерпеть, сколько удастся, но быстро сообразил, что тут можно сделать.
Вылез из башенки, встал на крыше боевого отделения и, придерживаясь за башенку, оправился. А что, довольно удобно…
Гораздо неудобнее оказалось через пару часов справлять там же большую нужду, тут уж понадобилось немного акробатики. Но что поделать, никуда не денешься, не валить же кучу в боевом отделении, когда можно снаружи на капоте пристроиться.
И знаете что? Когда г… упало в песок, та тварь, что была поодаль, шустро так подползла, накрыла его краешком, так что получился бугорок, и уползла назад.
