Спросил просто так, вроде как наводящие вопросы задавал и уточнял заранее, с кем придется дело иметь. Ведь даже намеком не предупредили, что его за одной из дверей ждет, вернее, кто. Хотя, если что, надо думать, найдутся тут «санитары»…
– Нет, – обнадежил подполковник, – все гораздо проще и вместе с тем сложнее. Топора при нем обнаружено не было, зато остальное… Ну да сами сейчас все увидите и сразу поймете, ошиблись мы или нет.
И как обрезало его на полуслове, Стас шаг слегка сбавил и на товарища подполковника внимательно посмотрел, а тот шел себе по-прежнему, не быстро, но и не нога за ногу, удостоил Стаса коротким взглядом и снова вышел вперед, давая понять, что вводный инструктаж окончен. А у Стаса мысли о предстоящем «освидетельствовании» ненадолго отшибло от немыслимой, нереальной догадки – не подполковник это ведет его в недра Лубянки, а абверовский агент в форме госбезопасности, если не основное, то уж точно не последнее звено в цепочке, что тянется от штаб-квартиры советской спецслужбы до коммуналки на Чистых прудах. Открытие воодушевило и насторожило одновременно – знать, дорожат «гостем из будущего» и на него все, что есть, ставят, раз этакого «крота» раскрыли в полной уверенности, что «подполковнику» ничего не грозит. А заодно и повязали Стаса Кондратьева по рукам и ногам еще одним эпизодом к расстрельной статье «Измена родине».
Еще минуту или около того шли молча, повернули разок-другой, когда в торце недлинного коридора Стас заметил людей. Караульные, каждый с двумя красными треугольниками в петлицах, на появление подполковника отреагировали формально, зато к Стасу проявили искренний интерес и потребовали предъявить документы.
– Это врач, – сказал сопровождающий, – врач-психиатр, пропустите его.
Охранники вернули бумаги Стасу и тот, что повыше ростом, открыл обычным ключом обычный же дверной замок, врезной, и дверь была обычной, на ту, какими камеры закрывают, никак не походила. Да и не камера за ней, а кабинет или кто-то вроде того… Стас скинул пальто, сложил, перекинул через руку и всмотрелся в щель между створкой и косяком. Ну да, точно – пол деревянный, виден край массивного стола с тумбой под ним, три ножки мягкого стула, что дальше – пока загадка.
– Ваш пациент там, – сказал подполковник, – он не опасен, не беспокойтесь. Но если что – мы будем недалеко.
«Не сомневаюсь». Стас толкнул дверь и шагнул через порог в довольно светлую небольшую комнату, как и предполагалось, оказавшуюся кабинетом.
– Главное, чтобы не было ошибки, от этого зависит очень многое. Надеюсь, вам это не нужно объяснять…
На голос Стас не обернулся, на стук двери и лязг ключа в замке тоже обращать внимания времени не было – у дальней стены на стуле сидел человек, и Стас узнал его моментально. Он самый, ошибки нет и быть не может, юдинский дружок по фамилии Матвеев, то ли главный бухгалтер, то ли оруженосец, то ли игрушка, то ли три в одном. Это он тогда третьим в портале маячил, а заслышав выстрелы, сиганул за хозяином столь резво, что едва подружку юдинскую за черту не вытолкнул. Всегда рядом, точно верная собачонка крутится поблизости, ожидая пинка или подачки – как хозяину будет угодно. И на всех фотографиях, что досыта насмотрелся, выражение матвеевской рожи одно и тоже, «чего изволите?» называется: надменно-восторженное, смотреть тошно. Но это тогда, в прошлой, вернее, будущей жизни, а сейчас наглость вкупе с борзянкой куда только подевалась. Выглядел Матвеев как кукла, снятая с руки и брошенная за ненадобностью на круглый стул с высокой спинкой. Сидел, обхватив руками колени, завидел «психиатра», втянул голову в плечи и принялся грызть ногти на правой руке. Стас, было, собрался назвать себя и, согласно разработанному вчера плану, перейти собственно к освидетельствованию, но вопросы разом вылетели из головы, и он запнулся, разглядывая юдинского дружка. Разглядывал бесцеремонно, с любопытством и нескрываемым интересом, ибо посмотреть было на что. И расцарапанная перепуганная рожа тут ни при чем, и весь скорбно-затравленный вид, и бегающие глазенки, и тем не менее…
Первым в глаза бросался темно-синий бархатный фрак с огромными золотыми пуговицами. Хотя из всего набора их осталось только две штуки, общей картины нехватка испортить не могла, как и изрядно помятая и перепачканная грязью и копотью белая рубашка под фраком. Пуговицы на ней тоже красовались через одну, и, как Стасу, показалось, были сделаны из крупных жемчужин. Сверху помещался жилет в светло-желтую клетку, весь в темных пятнах грязи, дальше шли неотличимые от жилета по цвету узкие облегающие брючки с атласными лампасами, заканчивался наряд остроносыми штиблетами. Все это великолепие было до невозможности грязным и замызганным, точно Матвеева за шкирку таскали по помойке и битому кирпичу, чистым был только бинт на голове, короткие волосенки вздыбились над ним на манер «ирокеза».
Неизвестно, какие соображения юдинский прихвостень держал в голове, но выглядел он презабавно, и, невзирая на всю серьезность момента, Стас едва сдержал усмешку. Смотрел, и не мог заставить себя отвести взгляд, и тут Матвеев не выдержал.
– Что вы на меня так смотрите? – с надрывом поинтересовался он, – я что, по-вашему, псих? Ненормальный, шизофреник? Я уже сто раз объяснял, сто раз… – Он снова сжал кулачки и вцепился зубами в костяшки пальцев левой руки. И косился по сторонам, дергался от каждого звука, даже от едва слышных шагов за плотно закрытой дверью. Взгляд на «врача», на дверь, на пол, на белый плафон с лампочкой под потолком, снова на Стаса. На этот раз заинтересованно, даже с вызовом, точно почуял, что от «доктора» опасности можно не ждать, и даже пальцы терзать перестал и смотрел на Стаса вопросительно и с надеждой.
Тот важно откашлялся, подошел к массивному металлическому сейфу с подпечатником над навесным замком, сел на удобный стул рядом и оказался точно напротив Матвеева. Положил ногу на ногу, откинулся на спинку и уже «врачебным» взглядом осмотрел «пациента». Ну да, точно, он, только одет как клоун, вернее, как артист погорелого театра. Неудивительно, что патруль, этакое чудо узрев, мигом его куда следует приволок
Стас положил пальто на колени и примирительно поднял руки ладонями вверх.
– Что вы, что вы. Упаси меня бог так о вас подумать. Вы же ранее на диспансерном учете в психиатрической клинике не стояли? И лечение не проходили? Черепно-мозговые травмы отрицаете?
Ну, вот видите, с чего бы мне считать вас сумасшедшим, – сказал Стас, видя, как Матвеев мотает перевязанной головой. И заметил, что бинт чистый только надо лбом и на висках, марля на макушке и затылке покрыта темными засохшими пятнами. Интересно, как это он умудрился – к стене взрывом откинуло или постарался кто, ростом повыше – подошел со спины да врезал тупым тяжелым предметом, да так, чтобы не убить, а вырубить на несколько минут. «Уж не Юдин ли?» – от одной мысли кровь стукнула в висках, но Стас вида не подал и продолжал, как мог, дружелюбно и скрывая усмешку, ибо смотреть спокойно на выряженного паяцем Матвеева было затруднительно.
– Я Алтынов Иван Иванович, профессор кафедры психиатрии, – сказал Стас. – Как прикажете к вам обращаться?
