— Ага! — обрадовался Нафаня. — Ты автор, ты же — исполнитель! Давай, Рэндом, подготовьте песню к следующей пятнице. У нас как раз наклевывается концерт в одном гадюшнике на Охте…
Ники мрачно зыркнула на Нафаню, однако на душе у нее потеплело. Честно говоря, она не ожидала от ребят такого сочувствия и поддержки. Ради этого стоило влипнуть в дурацкую историю с продюсером.
— Спасибо, ребята, не надо, — тем не менее отказалась она. — Мои песни петь нельзя. Они шизовые, бессмысленные, и рифмы нет…
— Песни? — насторожился Рэндом. — А у тебя еще какие-то есть?
— Это ж разве песни? Так, глюки.
— Ну-ка, давай!
Несколько минут Ники отнекивалась и ломалась. Потом сдалась и пересказала еще раз «песню про черное солнце». На этот раз Рэндом и Нафаня бурно ее одобрили. Повеселевшая Ники взяла гитару и под «три блатных аккорда» задушевно исполнила песню о танцующем дереве и улетающих листьях.
— А какой сон мне потом приснился! — перебила она сама себя.
Потом попыталась напеть мелодию подслушанной в подвале песни. Ничего не вышло — мелодию Ники напрочь забыла. Кстати уж рассказала и о самой песне.
— Помните, я тогда убежала, когда Нафаня меня детдомовкой обозвал? Помните, я говорила, что красивое пение в подвале слышала? А знаете, что со мной случилось, когда я решила ее спеть?
И Ники рассказала про обморок.
— Кровь из носа пошла, в голове все помутилось, и я упала… И что-то снилось страшное, а что — не помню…
Музыканты выслушали Ники и переглянулись.
— Слушай, Ники, а может, тебе не надо сочинять песни? — сказал Рэндом. — Если они на тебя так действуют? Я, между прочим, не шучу. Творчество, оно вообще вредно для психического здоровья. Вон, посмотри на иных рокеров — люди с ума сходят, на наркотики садятся не потому, что они такие порочные. Когда пишешь музыку сердцем, она из тебя всю кровь выпивает…
Ники внимательно выслушала Рэндома, потом перевела взгляд на Нафаню.
— А ты что скажешь?
Нафаня сидел, качал ногой и с рассеянным видом смотрел на носок ботинка.
— Есть такая байка тут, на Леннаучфильме, — проговорил он. — Типа, легенда. О песне, которую нельзя слушать. Все, кто ее слушал, умирают.
У Ники по спине пробежал холодок. Вот так новости… И от кого!
— А что такого в этой песне? — вкрадчиво спросила она.
— Одни говорят — она так прекрасна, что умираешь от восторга. Другие — так ужасна, что умираешь от ужаса.
— Ники, ты только ему не верь, — предупредил Рэндом. — Мало ли кто там в подвале пел!
Нафаня ухмыльнулся, вытянул ноги на полстудии и закурил.
— А третьи утверждают, что в словах этой песни скрыто что-то запретное…
— Что именно? — не обращая внимания на насмешки Рэндома, продолжала допытываться Ники.
— Этого никто не знает, — Нафаня выпустил дым к закопченному потолку, — кроме автора песни.
— Хорошо, слушать нельзя. А самому петь ее можно?
— Можно. Но только один раз.
— Почему? — купилась на старую шутку Ники.
— А догадайся.
— Ох, Нафаня, — вздохнул Рэндом, — хватит уже задурманивать ребенку мозги всякими смертельными песнями! Небось сам все выдумал.
— Он в это верит, — возразила Ники. — Я же вижу. Правда, Нафаня?
— Я верю в то, что весь мир — это музыка, — серьезно сказал Нафаня. — Я вообще по натуре религиозен. Даже фанатичен.
— Может, тебе в шаманы податься? — таким же серьезным тоном предложил Рэндом. — Будешь на бубне стучать, вызывать духов… Или наоборот, отпугивать. Главное — не перепутай.
— Ну хватит уже прикалываться, — перебила его Ники. — Нафаня, рассказывай дальше байку. Как все-таки узнать, о чем песня?
— Я-то откуда знаю. Автора спросить, наверно.
— А кто автор?
Нафаня несколько секунд помолчал, как будто вспоминая, и завел тоном сказителя:
— Была тут такая группа, «Каббала». Трое парней из «кулька», в смысле, Института культуры. Играли death-metal. О демонах, маньяках, покойничках. Вот и доигрались. Спустились однажды в подвал порепетировать, и больше их никто не видел. Только в полнолуние иногда вой до второго этажа долетает…
— Группа «Каббала», — заметил Рэндом, вставая и потягиваясь, — обитает слева от нас, через две двери. Кстати, Нафаня, — полчаса назад соседи звали нас к себе пить водку. Я думаю, самое время перестать трендеть и пойти в гости, заливать наш очередной облом с продюсером.
— Водку? В такую жару? На пляже? Из мыльницы? Конечно, буду!
Нафаня, развеселившись, любил цитировать старые анекдоты.
— Да ну вас, — разочарованно сказала Ники. — Я-то думала, вы серьезно.
— Конечно, серьезно. В подвале пропала совсем другая «Каббала», — громко прошептал Нафаня проходя мимо Ники к двери. Ники дрыгнула ногой попытавшись его пнуть, но не попала. Нафаня с хохотом выскочил в темный коридор.
— Ники, тебя с собой к «каббалистам» не зовем, — сказал Рэндом, тоже собираясь на выход. — Там скоро будет пьяное безобразие, для барышень ничего интересного.
— Ну и проваливайте.
— Ты не обидишься, что мы тебя тут одну бросили?
— Ясен-перец, обижусь. Но я тут сидеть не собираюсь.
— Домой поедешь?
— Не-а.
— Хочешь, на барабанах постучи. Мы Михалычу не скажем.
Рэндом оставил Ники фонарик и ключи от «точки».
— Потом занесешь их в студию «Каббалы». У них на дверях свастика и надпись «Jedem das zein». И свет выключить не забудь…
Дверь за музыкантом захлопнулась. Ники проводила Рэндома взглядом и равнодушно поглядела на барабанную установку.
— На фига мне ваши дырявые барабаны, — пробормотала она. — Я лучше пойду пошарю в подвале.
Ходить по Леннаучфильму с фонариком — совсем не то, что без него. Темнота поднимается над головой шатром, пространство становится загадочным и одновременно уютным. Кажешься себе кобольдом, гуляющим по рудничному забою. Пусть там шахтеры волнуются, боятся обвалов и взрывов, а для кобольда подземелье — дом родной. И чувствуешь — это не просто какие-то там грязные, вонючие развалины старой киностудии. Это твои развалины. Ты тут хозяин.
Ники без проблем добралась до первого этажа и спустилась в подвал. Она слегка нервничала. Подвал не входил в число исследованных территорий, там, в принципе, могло быть что угодно. А Ники сильно подозревала, что там были какие-то лаборатории. Первое же подвальное помещение, в которое она вошла, оказалось под завязку забитым древним, заросшим пылью оборудованием. Ники прошла через длинный зал с низким потолком, осторожно переступая через ворохи кинопленок. По сторонам виднелись зловещие штуковины непонятного назначения и металлические шкафы и ящики со стенками в пять сантиметров толщиной. «Это похоже на виселицу, — думала Ники, с опаской разглядывая оборудование. — А это на печь…» Смешно сказать, больше всего ее тревожила мысль, что какой-нибудь прибор очнется от вечного сна и внезапно заработает.
