– Чтобы почувствовать этот нужный миг, надо очень хорошо знать смертных. А, чтобы, узнав их поближе, желать им блага, надо их по-настоящему любить.
– Но они заслуживают блага!
Сахемоти вспомнил слова Цукиеми: «Невзрачный, самый обычный парнишка, но в артели его любят…», и сказал торжествующе:
– Вот он, твой источник, Херуки. Ты живешь за счет человеческой любви.
– Ну и что? – Херуки с вызовом вскинул голову. – Ты против?
– Нет, отчего же. Это довольно необычно. Большинство богов находят источник силы в человеческом страхе. Но подумай вот о чем. Сейчас тебя привечают просто как славного парня – а насколько больше любили бы как бога! Совершенно новый культ, – мечтательно проговорил Сахемоти. – Культ, основанный не на страхе, а на любви! Просто любите вашего бога, и он дарует вам удачу, счастье и вообще всё, что пожелаете…
Херуки нахмурился и отвернулся.
– Не буду врать, что я об этом не мечтал, – сказал он, глядя себе под ноги. – Ты намекаешь, что можешь мне это дать, если я поддержу тебя в твоих замыслах?
– Не намекаю, а говорю прямо.
– Я тебе не верю, – страдальчески сказал Херуки. – Такие вещи нельзя получить в дар. Может быть, заслужить…
– Вот и послужи мне. А за наградой дело не станет.
Херуки долго шел молча, обдумывая предложение бога-дракона. Оно не было для него неожиданным. Уже давно, едва прослышав о театре в священной роще и нанявшись из любопытства в плотничью артель, он предчувствовал, что его судьба связана с судьбой Сахемоти. Теперь настал момент сделать выбор. Можно уйти – и еще пятьсот лет бродить по дорогам Среднего мира, покуривая пьяную травку. А можно рискнуть.
Херуки тряхнул головой, прогоняя сомнения, и весело сказал:
– Видно, ты мне так и не расскажешь, зачем тебе этот театр! Придется остаться и понаблюдать самому.
– Не понаблюдать, а поучаствовать. Мне нужен актер-напарник. Думаю, бог, который пятьсот лет успешно притворялся человеком, легко сможет вжиться в любую роль.
– А как ты объяснишь мое превращение из подмастерья в актера-напарника?
– Ну… представим тебя как актера-конкурента, проникшего в артель, чтобы подсмотреть секреты моего мастерства. А я, предположим, тебя распознал и перекупил…
Херуки засмеялся.
– Всё так и было! Что ж… пожалуй, я не против поучаствовать в твоей затее.
«Еще бы ты был против, – подумал Сахемоти. – Теперь, когда со мной бог удачи, ничто не должно помешать спектаклю. У меня есть театр, есть маски, есть второй актер. Осталось самое последнее и самое важное…»
Глава 26. Яшмовое зеркало
Главным и единственным украшением рабочего кабинета Ринго, младшего мужа княгини и невидимого защитника интересов рода Касима, была расписная ширма шириной в целую стену и высотой до самых потолочных балок. На золоченом фоне неба, среди перламутровых облаков, вздымались снежные вершины гор. На самой высокой зеленела сосна, символ долголетия. А в ветвях сосны сидел ястреб – когтистая серовато-бурая птица с крючковатым клювом и немигающим взглядом желтых глаз. Великолепие золотистого неба и серебряных гор ничуть не смущало невзрачного хищника. Спокойный, неподвижный, он был готов в любой миг сорваться с вершин и камнем упасть из-за облаков на жертву.
Ринго сидел на возвышении непосредственно под ястребом и глядел на посетителей поверх заваленного свитками стола таким же невыразительным взглядом, помогая им проводить нужные параллели и делать правильные выводы. Грязная старуха, припавшая к полу, казалась ощипанной курицей, на которую с неба пала тень ястребиных крыльев.
– Столица полна чудес и странных событий, – вполголоса говорил Ринго, не глядя на старуху. – По городу ходят удивительные слухи. Какие-то оборотни, демоны, нечистая сила. Упорно болтают о том, что на днях в одном из чайных домов состоялась грандиозная оргия с участием монахов Семизвездного и продажных девиц из квартала Мимолетных Развлечений.
Ринго хмыкнул. Старуха угодливо захихикала, но хихиканье сразу же перешло в басовитый хриплый кашель.
– Этот слух распространился так широко, что настоятелю пришлось официально заявить, что никто из братии в ту ночь не покидал стены монастыря. А что той же ночью сгорел чайный домик у Северной заставы, то это, дескать, случайное совпадение. Тот еще притон был этот чайный домик, откровенно говоря. Соседи утверждают, что он вспыхнул как стог сена, в который попала молния, и если кто и был в доме, так уж точно выскочить бы не успел…
– Так ведь не было меня в доме-то, господин Ринго, – жалобно просипела Прекрасная Азалия. – Я под утро в канаве очнулась. То ли кто-то пожалел старуху, то ли сама в беспамятстве отползла… Открыла глаза, а вокруг уж рассвело. Глядь – от дома одни головешки остались. Осталась я, горемычная, под старость нищей побродяжкой…
Старуха снова надсадно закашлялась.
– Угорела я, дыма надышалась – вон, аж голос пропал! Говорить больно, в глазах темно, а вы меня мучаете. Уже четвертый раз ведь вам рассказываю, как все было, а вы как будто и не слушаете…
– Четверо монахов и четверо кисэн гульнули так, что ненароком сожгли дом свиданий. Вот как это выглядит на первый взгляд. Смех, да и только. Жаль, что от восьми гостей ни одного трупа на пепелище не нашли. Хоть бы завалящий черепок остался.
– Я ж сказала, что это были бесы, – пискнула старуха. – Не верите, что ль? Не забыли про глаза-то на затылке? Желтые, звериные? Она, стерва, пальцами щелк – и я…
– Не забыл, – Ринго наконец опустил взгляд на сводню. – Доказано, что все монахи Семизвездного были ночью в монастыре. Проверены учетные книги в квартале кисэн, где все вызовы расписаны на месяцы вперед. Никто из них не мог быть той ночью в твоем притоне. Тут поневоле задумаешься о нечистой силе. Но нечистая сила по моему ведомству не проходит. Так что вернемся еще раз к первому монаху – тому, который с тобой расплачивался. Во всяком случае, деньги были настоящие…
Прекрасная Азалия, не удержавшись, бросила на Ринго злобный взгляд. Связка монет, которой Кагеру с ней расплатился, проходила по делу вещественным доказательством, и получить ее назад старуха даже не надеялась.
– Я уже говорила, что он был в шапке, и его лица я не видела.
– Постарайся, Азалия. Иные детали говорят о человеке больше, чем лицо. За что мы, в конце концов, столько лет тебе платим?
– Ох… Ну монах – и монах…
– Не ряженый?
– Вы уже три раза спрашивали. Я поначалу решила, что ряженый, но теперь думаю, нет. Натуру не подделаешь. В отличие от тех, – ну, бесов, – это был настоящий. Не местный, пришел издалека, и сразу ко мне – сандалии стоптаны, ряса в пыли. Ряса самая обычная, порядком заношенная. Должно быть, из странствующих…
– Говорил как? С акцентом какой провинции?
