А еще Артем в очередной раз подумал, что и к лучшему, наверное, что их с Ацухимэ ничего пока не связало. Значит, и никто другой их связать не сможет, а стало быть, Ацухимэ будет в безопасности…
Вместе с женщинами Артем оставил в монастыре Такамори и Фудзита. Понятно, должен же кто-то присматривать за матерью его будущего ребенка. И не просто «кто-то», а целых два яма-буси, каждый из которых во многих отношениях стоит десятка самураев (ну разве исключая честный открытый бой, в котором самураи бесспорно сильнее). А еще Артем понимал, что их грядущие с Годайго гастроли по Ямато отнимут много сил, и возьми он с собой возрастного Такамори — можно загнать его этими разъездами до беды. Конечно, Артем был бы не против, чтобы рядом с ним находился хитрый наблюдательный старик Такамори, а не только исполнительные ицудовские самураи, но… чего уж там… Управимся как-нибудь…
И понеслось. Все события последующих полутора месяцев слились у Артема в бесконечный черно-белый сериал из жизни бывших императоров, монахов и самурайских кланов. Сериал, идущий без рекламных пауз и перерывов на новости. Крайне нудный, признаться, напрочь лишенный захватывающих поворотов сюжета. Артем и не подозревал, насколько скучны могут быть будни антиправительственных мятежников тринадцатого века. Никаких тебе поединков на мечах, никаких роковых красавиц, стремящихся выведать в постели все тайны до единой, никаких лихих погонь на лошадях по японскому бездорожью, таинственных личностей, шныряющих с низко надвинутой на лоб шляпой-амигаса вдоль стен пагод и синтоистских святилищ…
Хотя нет! Таинственные личности как раз таки и были. Люди сиккэна, как и было условлено, регулярно выходили на связь с Артемом. Связных было двое. Они следовали за Артемом и Годайго по всей Японии, разумеется, делая это незаметно. Сколько Артем ни пытался засечь «хвост», так у него ничего из этого и не вышло, ни разу не увидел ничего хотя бы отдаленно на «хвост» похожего: ни скачущих в отдалении всадников, ни бегущих за ними по дороге босоногих скороходов. Однако раз в четыре-пять дней связные выходили на Артема.
Эта их какая-то мистическая незаметность наводила Артема на кое-какие мыслишки. Ровно на те же мыслишки наводила его и способность связных до неузнаваемости изменять свою внешность. То условную фразу произносил клянчащий милостыню старик, то надменного вида самурай, то хокаси, то цунэгата, то лесоруб с топором на плече, то торговец, то странствующий монах, а однажды один из связных даже переоделся женщиной. Люди сиккэна по отношению к Артему действовали в высшей степени аккуратно (безукоризненно выполняя приказ сиккэна «не засветить» Белого Дракона) — они всегда изыскивали возможность оказаться поблизости от Артема, когда он был один или когда находящиеся неподалеку сподвижники не могли увидеть ничего подозрительного в приблизившемся к Белому Дракону человеке. Сообщения Артема были предельно кратки, не занимало много времени, скажем, произнести такое: «Клан Асикага согласился поддержать мятеж Годайго. Время и место общего сбора Годайго определит после разговора с Минамото». И это еще было сообщение из длинных.
Каким макаром связники доводили сообщения до сведения сиккэна, Артему не было известно, но скорее всего с помощью гонцов, немедленно по получении сообщения отправлявшихся в путь к столице через всю страну. А как, собственно, еще прикажете доставлять? Голубиной почтой? Что-то не слышал Артем здесь ни о чем подобном.
Одни люди работают связниками, другие гонцами, эдакая шпионская корпорация, демонстрирующая прямо-таки до остроты лезвия катаны отточенное искусство шпионажа… И это в очередной раз наводило Артема все на те же мысли.
А мысли были простые — уж не принадлежат ли связные к одному из кланов яма-буси. Именно горные отшельники с младенчества оттачивают умения, необходимые для ведения шпионажа. Проверить свою догадку Артем не мог. Ни одного из яма-буси он в вояж не взял, а уж они бы, надо думать, своих признали если не в лицо, то по почерку. Ну не спрашивать же у связников: «А вы не из яма-буси ли часом, друзья?» Любой ответ в равной степени может оказаться как правдивым, так и насквозь лживым. Ну и зачем вообще спрашивать в таком случае?
Итак, в доме Такаши побывали скорее всего яма-буси. Артема спасли от людей Годайго, судя по всему, тоже яма-буси. И здесь в роли связных выступают почти наверняка все те же яма-буси. Тенденция однако. Остаются ли сомнения, что на сиккэна работают яма-буси? Наверное. Скажем, кто-то работает под яма-буси, хотя совершенно непонятно, зачем мог понадобиться такой сложняк. В общем, Артем считал для себя почти доказанным, что сиккэн связался с одним из кланов горных отшельников. И тогда встает вопрос — а как это можно обернуть в свою пользу? Наверное, как-то можно. И Артем пытался на сей счет размышлять, как говорится, в краткие минуты отдыха. Однако за полтора месяца вояжа по провинциям так ничего и не придумал. Тем более по истечению где-то примерно двух недель их провинциальных гастролей он утратил интерес ежели не ко всему на свете, то уж точно ко всяким хитрым комбинациям и прочим мудреностям.
Первые две недели, надо признать, Артем все же получал от их с Годайго вояжа некоторое удовольствие. Оно было туристической природы: новые города, новые люди, пейзажи осенней Японии и в первую очередь, конечно, горные ландшафты. Довольно скоро ощущение новизны схлынуло, ему на смену пришло ощущение рутины и обыденщины. И вот уже даже бесспорно красивое, засыпанное первой осенней листвой синтоистское святилище, возведенное в честь Царя Гор, не вызвало у Артема никаких эстетических и прочего рода эмоций на фоне постоянных переездов с места на место и разговоров об одном и том же. Годайго — вот в ком энергия клокотала, любой реактор позавидует! — нигде не задерживался ни на мгновение дольше нужного, постоянно всех гнал вперед. Впрочем, перспектива уже через пару месяцев усесться на трон в ком угодно разожжет огонь неугасимый и плеснет в топку хорошую порцию сил.
Менялись города, менялись дороги, дорожная пыль, несмотря на постоянные теплые бани-фурако, въедалась в кожу, запах едкого лошадиного пота надоел до чертиков и уже вызывал тошноту не в фигуральном, а в самом что ни на есть прямом смысле, накапливалась усталость — в первую очередь даже не физическая, а моральная. Постепенно Артем стал ощущать себя кем-то вроде робота из пока еще не придуманного анимэ: едет, куда укажут, отрабатывает вложенную в него программу и делает это без эмоций, вообще без какого бы то ни было личного отношения — отработал положенное, и свободен.
Отрабатывал же он программную речь, сперва, разумеется, заслушанную и одобренную цензором в лице экс-императора Годайго. Его речь отличалась от программных речей иных переломных эпох, где агитаторы и горланы напирали все больше на классовую солидарность, на сознательность «мирового пролетарьята» и светлое будущее. Артем все больше обращался к Небесам, Будде и героическим свершениям самураев прошлого, памяти коих следует стремиться быть достойными. Чаще прочих он употреблял слово «Небеса». Де, и он, Белый Дракон, избран Небесами, дабы спасти «империю не только от иноземных варваров, но и от тех, чьи помыслы сродни варварским», и Годайго избран Небесами, дабы «вернуть земле Ямато покой и процветание». Ну и конечно, отдельные строки воззвания посвящались доспехам Тайра Томомори, в которых Артем все эти речи и произносил, убедительно доказывая, что к абы кому они попасть никак не могли, а могли попасть лишь к достойнейшему из достойных, кого избрали все те же Небеса.
