Оставалось разговорить грядущего батальонного командира Миши. Да и, здраво рассуждая, тот мог знать гораздо больше своего шефа. Вряд ли неведомый взводный офицер из-за написанных на неведомых языках бумаг стал бы беспокоить графа. Это же не документы вражеской армии. Так, частные записки, о которых можно рассказать в своем кругу. Или не рассказывать, если хоть что-то в них стало понятно. Или прошлый хозяин сумел намекнуть несостоявшемуся спасителю, чему именно они посвящены.
Хотя в таком случае лучше вообще уйти в отставку. Нет ни малейшего смысла служить, обладая неслыханным сокровищем. Кто ж станет рисковать, имея в запасе вечность?
Подполковник лишь кивнул. Он бы не стал давать поблажки даже члену Императорской фамилии, случись тому оказаться в его команде. Служба есть служба.
– Скажите, насколько я понимаю, вы ведь, помимо генеральных баталий, участвуете в сторожевой службе, во всевозможных разведках, разъездах и прочем. По какому принципу подбираются в этом случае командиры? Это хоть обер-офицеры или штаб? Я просто хочу иметь представление, что предстоит племяннику.
– Конечно, обер. В разъезд посылается взвод со своим офицером. Тем более, у нас нет ни одного офицера, которому нельзя поручить любое дело, – пыхнул трубкой Кондзеровский.
Сказал просто, без всякой гордости, но сказанное прозвучало как лучшая ода полку.
– То есть все младшие офицеры попробовали себя в таком качестве? – уточнил Лопухин.
– Разумеется. Те, кто тогда имел честь служить в Александрийском полку.
Подразумевалось, что кое-кто вышел в отставку, кто-то был переведен в другие части, кто-то наоборот пришел, а кто-то был произведен в офицерское звание за два мирных для александрийцев года. Время не стоит на месте.
– Но зачем вам это, князь? – Кондзеровский спросил словно невзначай, но Лопухину послышался за его вопросом скрытый интерес.
– Так. Хотелось побеседовать с кем-нибудь, принимавшим участие в подобных вылазках. Вы-то человек заслуженный, бывалый. До вас моему племяннику еще расти и расти.
– Вырастет. Войн много, возможностей у молодых – тьма, – философски изрек подполковник.
– Я тоже надеюсь. Почему вы не пьете? – Лопухин потянулся за бутылкой.
– Пью, князь, – Кондзеровский показал пустой бокал. – Где вы видели непьющего офицера?
– В самом деле! – рассмеялся Лопухин. – Вот, помню, в мое время…
Основное ему было ясно. Сам по себе подполковник не скажет ничего из того, что интересует князя на самом деле, а задавать наводящие вопросы – можно легко попасть под подозрение. Если собеседник хоть что-то знает. Да и если не знает – тоже. Вдруг подумает, что Лопухин пытается выведать о каком-нибудь не вполне неблаговидном поступке? Мало ли чего может быть на войне!
Но что заподозрит сам – еще полбеды. Полк – одна семья, и не будет ничего удивительного, если Кондзеровский поделится темой разговора с кем-либо из сослуживцев. И тогда таинственный обладатель записок запрячет их так, что вовек не найдешь.
Нет. Уж лучше перевести беседу на другие темы. Племянник все равно в полку проведет несколько лет. Может, подвернется случай что-либо выведать. О подлинной причине дядюшкиного согласия говорить ему пока рано, тут главное – не спешить.
Очень уж велик выигрыш в случае успеха. И может стать окончательным проигрыш в случае неудачи.
Не спешить. Действовать надо наверняка. Как на рыбалке, когда одним торопливым движением можно испортить все…
Терпения князю было не занимать.
Трубы заиграли очередной сигнал. Шедшие в колонне по три гусары привычно стали разворачиваться фронтом в две шеренги. Заняли свои места впереди и позади строя офицеры и унтеры, одни – чтобы вести людей в предполагаемую атаку, другие – наблюдать за надлежащим порядком. Согласно уставу – командир эскадрона и командиры во главе впереди, и еще два офицера – в замке.
До самой атаки, даже достаточно условной, дело дойти не могло. Шло обычное эскадронное учение «пеший по-конному», и гусары проделывали эволюции без лошадей.
Человеку, от армии далекому, могло показаться смешным, как гусары серьезно и старательно вышагивают без барабанов, вынимают по команде сабли из ножен, поднимают их ввысь, сходятся во взводные колонны, вновь разворачиваются в шеренги, а потом еще четвертый взвод во главе с Орловым торопливо бежит вперед в рассыпном строю, имитируя атаку фланкеров и условно стреляя из мушкетонов и штуцеров…
Зато любой кавалерист подтвердит необходимость подобных эволюций. Прежде чем проделать что-то на лошадях, надо твердо усвоить, что именно надлежит выполнить в том или ином случае. И уж потом совершить то же, сидя на укрощенном скакуне. Пусть большая часть гусар служила не первый год и на поле было не так уж много новичков, но не зря народная мудрость гласит: «Повторение – мать учения». В бою и офицеру, и солдату думать поздно. Надо послушно выполнять команды да совершать многократно заученные движения. Лишь тогда можно рассчитывать на победу, и не просто победу – а на победу с минимальными потерями. Один в поле не воин. Зато все вместе – сила. И сила лишь тогда, когда все действуют как один человек, без лишних размышлений и колебаний.
Разумеется, на гусарах была обычная форма, не имеющая ничего общего с парадно-боевой. Никаких дорогостоящих ментиков и доломанов, обычные долгополые однобортные сюртуки из небеленой коломянки, рейтузы вместо быстро снашивающихся чикчир, на головах – фуражки, на ногах – сапоги второго срока. Офицеры – в вицмундирах. Никаких внешних эффектов, все сугубо простое и удобное.
В других местах вокруг лагеря занятия были иными. Где-то выезжали лошадей, где-то учились рубить, где-то подгоняли амуницию. Плюс – возвращались к полку фуражиры, работали кузни, трудились шорники и прочий необходимый в кавалерии люд…
Подъехавший Кондзеровский застыл на небольшом холме, машинально подмечая достоинства и недочеты эскадрона. Впрочем, последних было немного. Так, неизбежные огрехи, главным образом связанные с теми, кто недавно из мирных поселян превратился в гусаров. Стать воином очень трудно, но что поделать, если без воинов не в силах прожить ни одна страна?
Ничего, научатся. Тут главное – проявлять разумную строгость, ведь без дисциплины нет и не может быть армии.
Вмешиваться в учение подполковник не стал. Не любил докучать подчиненным мелочной опекой. Одно дело – указать, когда что-то делается неправильно, и другое – зря нервировать людей ничего не значащими придирками. Есть офицеры, унтеры, пусть они и занимаются своими непосредственными обязанностями.
Наконец труба сыграла отбой. Лишь тогда Кондзеровский тронул коня и легкой рысью направился к собравшимся в кружок офицерам.
Остальные гусары быстро стали образовывать строй при приближении начальства, однако батальонный командир еще издали махнул рукой. Мол, отдых и есть отдых, ни к чему людей томить в строю понапрасну.
