Поместье?
– Я хотел бы поговорить с Ростеком Хорном.
– Директор Хорн просил, чтобы его не беспокоили.
Я нагнулся к самой решетке ворот и попытался рассмотреть дома, стоящие за оградой. Ничего похожего на дом деда там не было. Не мог увидеть и дом, в котором я рос. Вместо этого моему взору открылся вид на огромный, растянувшийся вширь и вглубь дом, построенный по самому современному проекту. Он ярко блестел на фоне окрестных зеленых холмов, ослепительно белый и в некоторых местах (там, где стенами ему служили окрашенные пластины транспаристила), серебристый.
– Пожалуйста, скажите ему… – я замялся. Если я скажу «внук», то навлеку на себя большие неприятности – в Кореллианской системе я все еще был заочно приговорен к смертной казни и объявлен в розыск. – Скажите ему, это его старый друг, Кейран Халкион.
– Одну секунду.
Клатуинец не стал терять времени даром и стал травить мне байки о местной лиге зонбола. Он пытался поразить меня тем фактом, что Страйв Педстен, местная звезда («разве вы не знаете, что одно время он имел романтическую связь с принцессой Лейей!») сидел на том месте, где сейчас сижу я. Таксист уверил меня, что тот атлет не был настолько красив, как я, но запомнился тем, что дал ему на чай самые щедрые чаевые в его практике.
Я ответил ему улыбкой и согласно кивнул, но не успел он порадовать меня последними рекордами Педстена, как открылись ворота. Клатуинец дал по газам, и мы сорвались с места так резко, что я не успел повесить комлинк на место. Провода натянулись, и комлинк, прежде чем исчезнуть в окне, въехал таксисту по затылку. Тот пробормотал что-то невнятное и почесал вспухшую на глазах шишку, но умудрился доставить меня к парадной двери поместья без приключений. Я расплатился с ним, дав ему щедрые чаевые – в конце концов, это были деньги Бустера, и я был уверен, что они были не фальшивыми.
Выйдя из флаера, я понял, что издалека не смог правильно оценить размеры этого здания. Дом моего деда был всего-навсего скромным двухэтажным строением, утопавшим в прекрасном саду, на который дед тратил все свободные деньги и свободное время. Домина, перед которым я стоял, занимал площадь раза в три большую, чем старый дом, и был на целый этаж выше. В его дизайне я видел детали, которые наверняка нравились моему деду, но раз уж у него были деньги, чтобы отгрохать такой дворец, то почему он не окружил его садом?
Я подошел к двери, но не успел я позвонить, как дверь открылась и на пороге появился маленький сухонький старичок с зеленоватой кожей. На нем была черная униформа, украшенная белыми пуговицами, а на руках у него были белые перчатки. Он с подозрением изучил меня, затем, даже не улыбнувшись мне, соизволил шагнуть в сторону и пропустить меня в громадное фойе.
Старик заговорил в той же рубленной манере речи, которую мне только что довелось слышать из комлинка.
– Директор Хорн ждет вас в саду, – он проворно зашагал вперед, и его башмаки громко скрипели, когда касались розового и черного отделочного камня на полу. В центре из черного и зеленого камня была выложена старая эмблема КорБеза. Я перепрыгнул через нее, сбившись с шага, заставив лакея обернуться и посмотреть, что происходит.
Меня не удивило, что мой дед был в саду. Когда он отошел от дел, то сказал, что хочет копаться в нем и сажать растения, пока его самого не закопают и посадят здесь же. Идти пришлось довольно долго, но наконец мы пришли на веранду, в тени которой можно было укрыться от полуденного солнца. Там, за ней, на короткой зеленой дорожке, ведущей к центральному фонтану, окруженному амфитеатром ярких цветочных клумб, стоял мой дед.
Будучи выше меня, даже выше, чем был мой отец, худощавый Ростек Хорн отличался какой-то аристократической манерой держаться. Несмотря на его возраст, седые волосы оставались у него густыми и здоровыми. Его серые глаза, казалось, никогда не останавливались подолгу на одной точке, и если я видел в них только любовь и нежность, то сослуживцы, которым посчастливилось проходить обучение под его командованием, рассказывали, что эти глаза могут быть холоднее, чем самый студеный кусок льда в Галактике. Хотя он и казался изрядно похудевшим по сравнению с тем, как он выглядел, когда я видел его последний раз, он не утратил жизненной энергии, и впервые я увидел его таким, каким описывали его мои сослуживцы.
Что поразило меня больше всего, так это то, что он стоял в саду под палящими лучами солнца в черной парадной форме с высоким тугим воротником. Он был одет не для того, чтобы провести день в саду, а для того, чтобы заниматься неотложными делами, как в те дни, когда он служил в КорБезе. Оказавшись ко мне правым боком (возможно, инстинктивно, чтобы лучше отразить нападение), он медленно повернул голову и посмотрел на меня. Эти серые глаза заставили меня вздрогнуть.
Я собирался было обойти моего проводника и пойти по дорожке, но старик остановил меня, положив руку мне на живот.
Я посмотрел на деда и наполовину прикрыл глаза. Сконцентрировавшись, я внушил ему следующий образ: я еще ребенок. Я смеюсь, бегу, кричу, падаю, и все на том же зеленом газоне, что разделял нас. Затем я открыл глаза и сказал:
– Сколько мы не виделись, директор! Возможно, вы уже не помните меня.
Дед какой-то момент оставался неподвижен, как скала, затем кивнул:
– Тосрук, я знаю этого человека. Ты свободен.
Тосрук прищурился:
– Пока он шел сюда, он показался мне чистым, но у него могут быть какие-то неизвестные мне способности.
– Но ведь мне можно не опасаться Халкиона здесь, так ведь?
Я покачал головой:
– Да, сэр.
Губы деда расползлись в улыбке:
– Вот видишь, Тосрук, я в безопасности. Иди и продолжай заниматься своими делами. Распорядись, чтобы нам приготовили легкий завтрак – я имею в виду, действительно легкий, а не просто подливки поменьше.
Тосрук склонил голову в поклоне, затем развернулся на пятках и зашагал прочь.
Я медленно стал приближаться к деду, не смея сорваться на бег, как мне хотелось приветствовать его. Я протянул ему руку, и он пожал ее, затем заключил меня в крепкие объятия. Я хотел что-то сказать, но в горле застрял ком, а на глаза навернулись слезы.
Он разжал руки и оттолкнул меня от себя:
– Черные кости Императора, ты не должен быть здесь.
– Я должен был приехать. Я отсутствовал так долго, – я обернулся и взглянул на дом. – Многое изменилось.
Улыбка на лице моего деда стала еще шире, и он мрачно расхохотался.
– Да, здесь многое изменилось, – он махнул рукой, указывая на оранжерею в другом конце сада. – Если пойдешь со мной, я покажу тебе некоторые свои последние успехи. Там есть и победители конкурсов, и просто хорошие экземпляры.
Я зашагал вслед за ним, и не проронил ни слова, пока мы не подошли к оранжерее и вошли внутрь. Дед снял мундир и повесил ею на крючок у двери. Он щелкнул парой переключателей, и все лампы, кроме одной, начали включаться. Освещение выхватывало из темноты ряд за рядом скамеек с рассадой, пока не показалось стоящее в углу оборудование для создания генетически измененных сортов цветов всевозможных оттенков и размеров.
