Но сильные, большие руки герцога лежали на спинке ее стула, и в памяти Александры вспыхнули воспоминания о мгновениях их страсти, когда эти же руки ласкали все ее тело. Она покраснела до корней волос, почти забыв о восхитительном завтраке. К горлу подступила тошнота, но на этот раз не интересное положение Александры было тому виной. Как бы ей хотелось перестать думать о Клервуде и так остро ощущать его близкое присутствие!
Как только гостья села, герцог взял другой стул, бросив быстрый взгляд на слуг.
— Во времена моего отца столовая часто бывала набита битком. Если в этой комнате стояли четыре‑пять столов, было занято буквально каждое место. Теперь я крайне редко принимаю такое количество гостей.
Александра не знала, зачем Клервуд говорит все это, почему вдруг решил быть таким общительным и приветливым.
— Комната просто великолепна, — вежливо поддакнула она.
— Раньше здесь было очень темно и уныло. Моя мать обновила интерьер сразу после смерти отца.
Слуги поставили перед герцогом и его гостьей тарелки с яйцами, колбасой, ветчиной и картошкой. У Александры слюнки потекли от такого изобилия, однако в памяти вдруг всплыли откровения вдовствующей герцогини о детстве сына.
— Вы ведь были очень молодым, когда предыдущий герцог скончался? — Александра подняла взгляд от тарелки, пытаясь ничем не выдать нетерпеливого предвкушения сытного завтрака, и заметила, как Клервуд внимательно наблюдает за ней. Лицо тут же залила краска смущения: очевидно, герцог понял, что она просто умирает с голоду.
— Мне было шестнадцать, когда отец умер, а я стал восьмым герцогом. Пожалуйста… — пригласил Клервуд к трапезе, взяв вилку и доброжелательно улыбнувшись Александре.
Прежде герцог никогда не держался с ней так доброжелательно — он явно чего‑то хотел. Но ее это не заботило. По крайней мере, не теперь. А все потому, что рука ослабевшей за месяц гостьи, поднявшая вилку, слишком сильно дрожала. И что было еще хуже, стоило Александре вонзить эту вилку в омлет, как живот снова заурчал, на сей раз очень громко.
Сконфуженная, бедняжка уронила вилку.
— Мне так жаль!
— Александра… — мягко начал герцог. Она бросила на него измученный взгляд. Есть хотелось так сильно, что кружилась голова. — Вы провели в том ужасном притоне несколько недель. Вы отдали вашим сестрам и Эджмонту тысячу фунтов. И взамен так долго голодали!
Александра смахнула непрошеную слезу.
— Я просто устала, — вяло сказала она. Ну не признаваться же, что слишком голодна для того, чтобы спорить! — А мои близкие нуждались в деньгах больше, чем я.
— Давайте поговорим об этом после завтрака. — Тон герцога был категоричным, будто его слова обжалованию не подлежали, а лицо казалось твердым, непроницаемым. — Ешьте.
Это был приказ — не просьба, а именно приказ, — но Александру больше не беспокоило, что Клервуд заставляет ее что‑то делать. Она послушно начала есть, пытаясь жевать пищу медленно, но как же ей сейчас хотелось наброситься на омлет и ветчину! Яйца были приготовлены восхитительно, Александре никогда прежде не доводилось пробовать такой вкусный омлет, но ветчина и колбаса были еще лучше — а на тосте красовалось масло! Потом, когда тарелка гостьи опустела, перед ней тут же появилась еще одна, такая же полная, как была первая. Александра не спорила, не поднимала взгляда от еды, прекрасно понимая, что выглядит сейчас как неотесанная фермерша. Но ей было все равно — и то, кем она наверняка предстала, и то, что Клервуд давно позавтракал и теперь наблюдал за ней поверх газеты.
Когда Александра закончила — и уже вторая тарелка оказалась совершенно пустой, без единой крошки хлеба, — посуда точно так же, словно по мановению волшебной палочки, испарилась. Александра тщательно вытерла рот золотистой льняной салфеткой и бросила взгляд через стол, но не на герцога, а мимо него, в окно. Теперь она наконец‑то насытилась, и это ощущение было просто чудесным. Александра жалела лишь о том, что ее сестры не могут наслаждаться такой обильной пищей.
— Не хотите еще одну тарелку?
Она вздрогнула, не желая поднимать на него глаз. Но не ответить было бы невежливо, и Александра нехотя перевела взгляд на Клервуда. Сейчас он казался таким красивым, что у нее перехватило дыхание.
— Не думаю, что способна проглотить хотя бы еще один кусочек!
Герцог улыбнулся:
— Склонен с вами согласиться.
Она застыла на месте. Вечно мрачный Клервуд улыбался крайне редко, и еще реже его глаза наполнялись теплотой и радостью. Это было так чудесно, что ее сердце перевернулось в груди и учащенно забилось. Ну почему, почему он не улыбался чаще?
— Спасибо, — медленно произнесла она. — Благодарю вас за столь восхитительное угощение.
— Мне было приятно угодить вам. — Герцог отозвался в тон ей, так же осторожно, но глаз не отвел. — Я рад, что вы провели спокойную, комфортную ночь в подобающих условиях и насладились завтраком.
День и правда начинался неплохо… Александра вдруг с сожалением подумала о том, что без ссоры не обойдется. Но она не знала, с чего начать неизбежный разговор.
— От всей души благодарю вас за гостеприимство, — тщательно подбирая слова, после долгой паузы произнесла гостья. — Однако так не может больше продолжаться. Ваша светлость, я сегодня же вернусь в свою съемную комнату.
Улыбка сбежала с его лица.
— Я не могу этого допустить.
Она насторожилась.
— Вы не хуже меня знаете, что я не могу оставаться здесь.
— Вы определенно не должны возвращаться в ту трущобу, тем более что можно пожить здесь в качестве моей гостьи.
Заметив, что взгляд герцога стал твердым, Александра в волнении глотнула воздух ртом.
— Почему вы все это делаете?
Он откинулся на своем стуле.
— Я хочу компенсировать нанесенный вам вред.
Александра явно колебалась.
— Почему?
— Меня очень мучает то, что я заставил вас так страдать.
Александра во все глаза смотрела на Клервуда, с трудом постигая, что он имеет в виду. Герцог был в ярости на нее, когда решил, что имел место преднамеренный обман, тщательно спланированная интрига, и все же у него не было ни малейшего желания видеть ее страдающей в нищенской лондонской трущобе.
— Я вас не понимаю.
— Что тут сложного? Я — филантроп. Я открыл немало приютов для сирот и больниц для матерей‑одиночек. И все же именно из‑за меня истинная леди потеряла свое положение в обществе и дошла до крайней нищеты. В этом есть какая‑то ужасная ирония! Я не могу позволить вам оставаться в столь бедственном состоянии.
Александра по‑прежнему задумчиво глядела на Клервуда, силясь понять смысл его речей и поступков. Подобно всем вокруг, она прекрасно знала о добрых делах могущественного герцога, его благотворительных учреждениях. Так что же, теперь она — один из его филантропических проектов? Выглядели эти намерения именно так. Действительно, была в их ситуации какая‑то злая ирония: Александра невольно задавалась вопросом, не дойдет ли она однажды до того, чтобы оказаться в одном из его пристанищ для матерей‑одиночек.
