И тогда она вздрогнула и побледнела.
В то утро он понял, что у Бланш есть тайна или тайны, и был этим очень удивлен. Она безупречная леди, и ее жизнь всегда была безупречной. Он никогда бы не догадался, что ей есть что скрывать. Может быть, это и есть ее тайна? Она стыдится этого страха? А страх у нее, видимо, вызывают закрытые пространства: этот обморок нельзя объяснить ничем другим.
Подъехала карета и остановилась на улице перед церковью.
— Вам сейчас плохо. Если вы не возражаете, я поеду обратно в Лендс‑Энд вместе с вами.
— Конечно, я не возражаю. Моя карета, без сомнения, гораздо удобнее, чем спина вашей лошади.
Сэр Рекс улыбнулся, скрывая душевную боль:
— Я всегда предпочитал передвигаться верхом.
Она ответила улыбкой, но улыбка дрожала и была натянутой.
Сэр Рекс помог девушке сесть в карету. Когда они уже оба сидели внутри, а конь сэра Рекса был привязан к карете сзади, Бланш сказала:
— Мне очень жаль, что я встревожила вас.
— Не извиняйтесь за обморок! — почти крикнул он.
Она взглянула ему в глаза прямо и почти вызывающе:
— Вы прекрасно знаете, что я не истеричка.
— Разумеется, я это знаю. Я никогда не встречал такой спокойной и рассудительной женщины, как вы, Бланш. Вы держитесь изящно и достойно в любом положении.
Бланш внимательно вгляделась в своего собеседника, словно для нее были важны не его слова, а его мысли, улыбнулась и успокоилась. Потом она отвернулась и стала смотреть в окно.
Сэр Рекс устремил взгляд в другое окно: он решил дать ей еще немного времени, чтобы она смогла овладеть собой. Что‑то не так с этим обмороком. Это не случайный страх при виде переполненной людьми комнаты, а что‑то более серьезное. Сэр Рекс не сомневался в этом и был очень озабочен.
Последние дома поселка остались позади, и теперь с обеих сторон дороги тянулась тускло окрашенная, поросшая вереском, однообразная равнина почти без деревьев. Деревня далеко от побережья, значит, океан они увидят не раньше чем через полчаса.
Их молчание затянулось, возникла неловкость, но Рекс твердо решил не нарушать тишину. Он не любил скучных вялых разговоров. А Бланш была, кажется, так же глубоко погружена в свои мысли, как он — в свои.
— Собираются тучи. Пойдет ли дождь? — пробормотала она.
— Обязательно пойдет.
Ее замечание не вызвало у Рекса раздражения. Он понимал, что она пытается начать разговор. И следующие слова Бланш подтвердили его правоту.
— Я обязана дать вам объяснение, — сказала она, и ее сложенные на животе ладони задрожали.
Он не считал, что она обязана что‑то объяснять, но ему хотелось, чтобы это произошло. Однако с этим можно и подождать.
— Почему бы вам не отдохнуть, пока мы едем в Боденик? Мы можем поговорить потом, когда вам станет лучше.
Ее щеки горели от смущения.
— Вы открыли мне свои тайны. Теперь, видимо, моя очередь.
Рекс ответил ей нарочито спокойно.
— Вы не обязаны ничего мне открывать, Бланш, — твердо сказал он. — Меня тревожит ваш обморок, но это вовсе не значит, что вы должны выворачивать свою душу наизнанку.
— Я не боюсь закрытых пространств! — резко заявила она. — Вы ведь не раз видели меня на балах в большой толпе? Причина обморока иного характера, сэр Рекс, но я не знала, что она все еще есть, — мрачно призналась Бланш. — Я не падала в обморок с тех пор, как мне было девять лет.
Рекс словно окаменел. О чем она говорит?
Бланш взглянула на него и сказала:
— Вы подумаете, что я сумасшедшая.
— Я знаю, что вы не сумасшедшая. — Он терялся в догадках, в чем она хочет ему признаться.
— Я не люблю толпу потому, что моя мать погибла в толпе, когда мне было шесть лет.
Рекс потрясенно посмотрел на нее:
— Извините меня.
— Балы меня не тревожат: на балу все галантны и вежливы. — Она прикусила губу. — Я была тогда с ней. Это был день выборов.
Ее слова ошеломили и ужаснули Рекса. Дни выборов часто становились днями погромов и насилия. Озлобленные бедняки собирались в толпы и нападали на тех, кто богаче их. В Хэрмон‑Хаус и во всех домах их соседей окна в день выборов заколачивали досками. В дни выборов ни в чем не виноватые люди могли быть избиты, затоптаны насмерть или повешены. Те, кто собирался в толпы, не делали различия между богатыми, привилегированными и себе подобными. Пострадать мог любой. Часто их жертвами становились и бедняки.
Бланш хмуро улыбнулась и сказала:
— Конечно, я этого не помню. Я не могу вспомнить ничего ни о том несчастном случае, ни вообще о том дне.
— Для вас счастье, что вы не можете вспомнить смерть вашей матери!
Бланш вдруг взглянула на него очень прямо.
— Когда мне исполнилось тринадцать лет, я попросила отца сказать мне правду. Он сказал, что моя мать споткнулась, упала и ударилась головой так сильно, что мгновенно умерла. — Бланш пожала плечами. Теперь она смотрела мимо Рекса. — Я знаю, что в тот день было много бунтующих.
Рекс понял, что отец солгал дочери. Чтобы догадаться об этом, не нужен был выдающийся ум. И он понимал, что Бланш тоже знает, что слова отца — ложь. Он наклонился вперед и взял ее за руку. Это был дерзкий жест, но ему было все равно. К черту приличия!
Он крепко сжал ее ладонь. Глаза Бланш расширились.
— Что вы делаете? — изумилась она.
Он улыбнулся и ответил:
— Жаль, что я не знал о вашей трагедии. Но ваша нелюбовь к народным толпам и недоверие к ним совершенно разумны. Оставьте прошлое в прошлом. Там ему и место, потому что вы ничего не можете изменить. И не бойтесь шахтеров, Бланш. Они хорошие и достойные уважения люди, клянусь вам. Они не сделают ничего плохого ни вам, ни мне и никому другому.
Бланш наконец улыбнулась.
— Я никогда не позволю, чтобы с вами случилась беда, — добавил он серьезно.
Их взгляды встретились, и Бланш шепнула на одном дыхании:
— Я верю вам.
Рекс почувствовал, что они оба изменились. Бланш позволила ему заглянуть в ее душу, а туда она допускала очень немногих. Точно так же он поступил — возможно, не собираясь этого делать, — вчера вечером и в день ее приезда. Тогда между ними начала возникать новая связь, не такая, как прежняя. Сейчас эта новая связь стала ощутимой. Теперь их соединяли не просто уважение, восхищение или дружба. И Рекс был уверен, что Бланш почувствовала в нем мужчину так же, как он в ней женщину.
Из этого не может выйти ничего хорошего, подумал он и отпустил ее руку.
